Азбука веры толкование евангелия от иоанна. Евангелие от Иоанна: толкование древнего текста

Сын грома, возлюбленный (ученик) Христов, столп Церквей, сущих по вселенной, тот, кто имеет ключи неба, кто испил чашу Христову и крещением Его крестился, кто с дерзновением возлег на перси Господни, – вот он ныне приходит к нам не с тем, чтобы представить какое-нибудь вымышленное зрелище или прикрывать себя личиною (не в таком роде он и говорить будет); не восходит он на возвышенное место, не ударяет ногою под музыку, не украшается позлащенною одеждою. Он входит в одежде, имеющей красоту безыскусственную; он является нам, облеченный во Христа, обув красные ноги свои в уготование благовествования мира; пояс – не на персях, но на чреслах, не из кожи пурпурного цвета, не золотом покрытый сверху, но сотканный и составленный из самой истины. Таков он ныне является нам, без всякого лицеприятия; нет у него ни притворства, ни вымыслов, ни басней, но с открытою главою он возвещает открытую истину. Будучи сам по себе таким, он не иное внушает и слушателям своим видом, взорами, голосом. Он не имеет нужды в каких-нибудь орудиях для вещания, как, например, в цитре, или лире, или в чем-нибудь подобном; но все совершает своим языком, издавая голос приятнее и гораздо полезнее всякой игры на цитре и (всякой) музыки. Местом действия служит для него все небо; зрелищем – вселенная; зрителями и слушателями – все ангелы и из людей те, которые подобны ангелам или желают такими сделаться. Только такие могут отчетливо постигать это благозвучие, обнаруживать его и в делах (своих), и быть такими слушателями, какими надобно быть. Все другие, как малые дети, хотя и слушают, но не разумеют того, что слушают, а увлекаются только удовольствиями и детскими играми. Так все люди веселые, роскошные, живущие для богатства, для почести и чрева, хотя и слушают иногда, что (им) говорят, но на деле не показывают ничего великого и возвышенного, потому что однажды навсегда прилепились к брению и праху. Апостола этого окружают горние силы, дивясь благообразию души его, разуму и красоте его добродетели, которою он привлек (к себе) и Самого Христа и получил благодать духовную. Настроив свою душу подобно благозвучной, украшенной драгоценными камнями и имеющей златые струны лире, он достиг того, что чрез нее Духом возгласил нечто великое и возвышенное.

Итак, будем внимать не рыбарю, не сыну Зеведееву, но тому, кто ведает глубины Божии, то есть Духу, движущему эту лиру. Он ничего человеческого не будет говорить нам, но все, что ни скажет, будет из глубины Духа, из тех тайн, которых даже и ангелы не знали прежде, нежели они совершились. И ангелы вместе с нами чрез глас Иоанна и чрез нас научились тому, что мы познали. Это открыл другой Апостол, когда сказал: да скажется ныне началом и властем на небесных церковию многоразличная премудрость Божия (Еф. 3, 10) . Итак, если и начала, и власти, и херувимы, и серафимы познали это чрез Церковь, то очевидно, что и они с великим тщанием занимались этим поучением. Таким образом, мы и тем уже не мало почтены, что ангелы вместе с нами научились тому, чего прежде не знали. А что (они узнали) и чрез нас, об этом пока не буду говорить. Итак, окажем и мы с своей стороны безмолвное благоговение, не ныне только и не на тот только день, когда слушаем, но в продолжение всей (своей) жизни, потому что слушать его всегда хорошо. Если нам желательно знать, что делается в чертогах царских, как, например, что делает или предпринимает царь касательно своих подданных, хотя часто это нисколько не относится к нам, то не гораздо ли более вожделенно слышать, что изрек Бог, и особенно когда все это нас касается? А все это Апостол (Иоанн) с точностию скажет нам, как друг самого (Небесного) Царя или, лучше, как такой муж, который имеет в себе Его Самого говорящего и от Него слышал все, что Он – от Своего Отца. Вас рекох други , говорил Он, яко вся, яже слышах от Отца Моего, сказах вам (Ин. 15, 15) . Итак, подобно тому, как если бы мы вдруг увидели кого-нибудь, сходящего свыше, с высоты неба, и обещающего сказать нам в точности, что там (происходит), и, конечно, все стеклись бы к нему, подобно тому поступим и ныне. Именно с неба собеседует с нами этот муж. Он не от мира, как говорит и Сам Христос: вы несте от мира сего (см.: Ин. 15, 19). В нем вещает Утешитель вездесущий и с такою же точностию ведущий Божия, с какою душа человеческая знает в себе свое, – Дух святости, Дух правый, владычественный, руководящий на небеса, дающий другие очи, способные видеть будущее как настоящее, и сподобляющий нас еще во плоти созерцать то, что есть на небесах. Итак, будем оказывать ему безмолвное внимание в продолжение всей нашей жизни. Никто пусть не остается здесь ленивым, сонливым, нечистым. Переселимся к небесам, потому что он вещает только там и только тем, которые там обитают. А если будем оставаться на земле, то не получим отсюда никакой важной пользы. Слова Иоанна не относятся к тем, которые не хотят отстать от жизни скотской, точно так же, как и его не касаются здешние дела. Гром поражает наши души, имея и незначительный звук, а его голос не устрашает никого из верных; напротив, еще освобождает от страха и смущения душевного и поражает только демонов и тех, которые им работают. Итак, чтобы нам видеть, как он их поражает, сохраним безмолвие, как внешнее, так и внутреннее, особенно внутреннее. Какая, в самом деле, польза, когда уста безмолвствуют, а душа возмущается и имеет в себе сильную бурю? Я ищу безмолвия в душе, в помыслах, так как и внимательного требую слуха. Да не увлекает же нас страсть к богатству, ни любовь к славе, ни сила гнева, ни волнение других страстей. Невозможно слуху неочищенному уразуметь как должно высоту изреченных глаголов, уразуметь, или познать, как следует, силу этих страшных и неизреченных тайн и всякое добро, заключающееся в этих божественных изречениях. Если нельзя хорошо изучить игры на свирели и цитре, не устремив к тому всего ума, то как возможно выразуметь таинственный глас слушателю, сидящему с беспечною душою?

Так и Христос научает: не дадите святая псом, ни пометайте бисер пред свиниями (Мф. 7, 6) . Бисером он называл эти самые речения [То есть Евангелие], хотя они гораздо драгоценнее бисера, и называл только потому, что у нас нет ничего, ценнее этой вещи. Потому и сладость слова Писание часто имеет обычай сравнивать с медом, не потому, чтобы такова только была ее мера, но потому, что у нас нет ничего другого, слаще меда. А что оно несравненно превосходит и драгоценность камней, и сладость всякого меда, послушай, как Пророк говорит о нем, показывая его превосходство. Вожделенны , говорит он, паче злата и камене честна многа, и слаждша паче меда и сота (Пс. 18, 11) . Но это только для здоровых, – почему и присовокупил Пророк: ибо раб Твой хранит я (ст. 12) . И опять в другом месте, назвав их сладкими, присовокупил: гортани моему . Коль сладка , говорит он, гортани моему словеса твоя (Пс. 118, 103) . И еще, выражая их превосходство, говорит: паче меда и сота устом моим , – потому что он имел крепкое здравие душевное. Так и мы не будем приступать к ним в болезни, но, уврачевав сперва душу, примем эту пищу. Для того я так много и говорю предварительно, еще не касаясь самих изречений Евангелия, чтобы каждый освободился от всякого вида болезни и, таким образом, как бы взошел на самое небо, взошел чистым, отложив гнев, заботы, житейские тревоги и все иные страсти. Не очистив таким образом предварительно души, невозможно получить отсюда никакой важной пользы.

Свт. Кирилл Александрийский

Поистине точен и богонаучен ум святых Евангелистов, как бы с какого холма и места созерцания великолепного зрелища отовсюду усматривающий потребное для слушателей и с напряженным некиим старанием уловляющий то, что считает полезным для жаждущих истинного разумения Божественных догматов и с благим намерением исследующих сокровенный в Божественных Писаниях смысл. Это потому, что не занимающимся пустыми исследованиями и не увлекающимся хитросплетенными обманами мыслей более, чем радующимся истине, открывает (истину) Дух, так как ни «в злохудожну душу не внидет» (Прем. 1:4), ни, с другой стороны, дозволяет драгоценным жемчужинам валяться у ног свиней (Мф. 7:6), но со всею благосклонностью беседует с простейшими душами, как имеющими совершенно бесхитростное движение и отказывающимися от излишнего умствования, коему постоянно и случается «изумляться» (Еккл. 7:17) и вследствие извилистости уклоняться от прямого и царского пути, ибо «ходит надеяся, иже ходит просто» , по слову Соломона (Притч. 10:9).

Если же святые Евангелисты имеют весьма удивительную точность в писании – ибо «не они говорят» , по слову Спасителя (Мф. 10:20), «но Дух Отца в них» , то со всей основательностью превыше удивления должен поставить писание Иоанна тот, кто обратит взор свой на возвышенность его созерцаний, на остроту его ума и на последовательное и согласное между собою изложение мыслей. В изъяснении Божественных догматов они (Евангелисты), конечно, сходствуют друг с другом и, как бы отправившись от черты, устремляются к одной цели, но (внешний) образ слова у них слагается несколько различный. Они представляются мне подобными тем, у коих есть повеление собраться в один город, но они не согласились идти одной и той же большой дорогой. Так, другие Евангелисты, как можно видеть это (в их Евангелиях), с большой точностью ведут речь о плотском родословии Спасителя нашего и или по порядку низводят потомков Авраама до Иосифа, или наоборот – возводят предков Иосифа до Адама, а блаженный Иоанн не очень много позаботился о сем, но посредством как бы пламенеющего и огненного движения ума решается касаться самих превышающих ум человеческий предметов и дерзает изъяснять неизреченное и несказанное рождение Бога Слова. Знал он, конечно, что «слава Божия крыет слово» (Притч. 25:2), что Божественное достоинство превыше нашего разумения и слова и что свойства Божественной природы крайне трудно выражать в слове и изъяснять.

Но поелику необходимо было как бы ладонью измерить небо и с ничтожными силами человеческими приступить к предметам для всех малодоступным и трудноизъяснимым, дабы не облегчилось бы для ересеучителей нападение на простецов в том случае, если бы не было никакого гласа святых, кои были «самовидцами и служителями Слова» (Лк. 1:2), останавливающего (гласа) зломыслие тех (ересеучителей), то посему стремительно обращается к самому главнейшему из Божественных догматов, восклицая: «в начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово: Сей (Сие) бе в начале к Богу» (Ин. 1:1–2). Но я думаю, что занимающимся Священными Писаниями должно и у всех (других священных писателей) брать слова, кои окажутся соответствующими цели и полезными: таким образом собирая воедино и сводя к единой цели и мысли разнообразные созерцания многих, они взойдут в должную меру знания (ср. Еф. 4:13) и, подражая трудолюбивой и мудрой пчеле, соорудят сладострастные соты Духа.

Некоторые из трудолюбцев говорят, что после распятия Спасителя нашего и восшествия на небеса какие-то лжепастыри и лжеучители, подобно диким зверям, бросившись на стадо Спасителя, немалое произвели смятение, «говоря от сердец своих» , как написано, «а не от уст Господних» (Иер. 23:16), – даже более, не от одного только сердца своего, но от научений отца своего, очевидно диавола. «Ведь если никто не может сказать анафема Иисусу» (1Кор. 12:3), как только веельзевулом, то как может оказаться неистинным наше слово о них? И что изрыгают на собственную голову те, кои невежественно и нечестиво утверждают, что Единородное Слово Бога, свет вечный, в Коем все мы и «движемся и есмы» (Деян. 17:28), впервые призван к существованию только тогда, когда как человек рожден чрез Святую Деву и, общий этот (всем людям) вид прияв, «на земли явися», как написано, «и с человеки поживе» (Вар. 3:38). Имеющих такой образ мыслей и дерзающих клеветать на неизреченное и превечное рождение Сына пророческое слово укоряет таким образом: «вы же приидите семо, сынове беззаконии, семя прелюбодеев и блудницы: в чем услаждастеся, и на кого отверзосте уста ваша, и на кого изсунусте язык ваш» (Ис. 57:3–4)? Язык, очевидно, не износящий доброе из доброго сердца, но извергающий яд скверноубийственного змия, о коем Псалмопевец как бы говорит к единому и над всеми Богу: «Ты стерл еси главы змия на воде» (Пс. 73:13) [Слав.: «змиев в воде»]. Поелику же о сем немалое было у уверовавших смущение и вред от соблазна подобно язве пожирал души простецов – ибо некоторые, болтовнею тех еретиков отвлекаемые от истинных догматов, действительно думали, что Слово тогда только призвано к началу бытия, когда стало человеком, – то те из уверовавших, кои были более мудрыми, собравшись и сошедшись все вместе, приступили к ученику Спасителя, то есть к самому Иоанну, говорю, и возвестили ему о недуге, удручавшем братьев, – открыли ему и пустословие ересеучителей и горячо умоляли его помочь им самим своими световождениями чрез Духа и простереть спасительную руку уже уловленным и попавшим внутрь сетей диавольских. Поскорбев о погибших и извращенных умом, Ученик счел также весьма неуместным, чтобы не принять никакого попечения и о последующих поколениях, и обратился к написанию книги. При этом он другим Евангелистам предоставил пространнее повествовать о том, что можно было бы сказать по человечеству о законном по плоти и естественном Его родословии и рождении. Сам же очень горячо и весьма мужественно устремляется против пустословия вводящих такие лжеучения, говоря: «в начале бе Слово».

Лопухин А.П.

Свидетельство древнехристианского предания о происхождении четвертого Евангелия.

Убеждение Православной Церкви в том, что писателем четвертого Евангелия был возлюбленный ученик Христов, Апостол Иоанн, основано на твердом свидетельстве древнехристианского церковного предания.

Прежде всего святой Ириней Лионский в своем «опровержении гносиса» (около 185 г.), ссылаясь на предание малоазийской Церкви, к которой он принадлежал по своему воспитанию, говорит, что ученик Господа Иоанн написал в Ефесе Евангелие. Он приводит и выдержки из Евангелия от Иоанна для опровержения учения еретиков валентиниан.

В посланиях святого Игнатия Антиохийского есть намеки на то, что ему было известно Евангелие Иоанна. Так он говорит, что Христос ничего не делал без Отца (к Магн. 7:1; ср. Ин. 5:19), говорит о хлебе жизни, который есть тело Христово (к Рим. 7:3; ср. Ин. 6:51), о Духе, который знает, куда он идет и откуда приходит (Филад. 7:1; ср. Ин. 3:8), об Иисусе как двери Отца (Филад. 9:1; ср. Ин. 10:9) .

Иустин мученик, живший в Ефесе прежде, чем поселиться в Риме, не только в своем учении о Логосе примыкает к учению Евангелия Иоанна, но говорит, что его учение основано на «воспоминаниях апостолов», т. е. очевидно на Евангелиях (Диал. 105 и Апол. 1:66). Он упоминает о слове Иисуса к Никодиму о возрождении (Апол. 61; ср. Ин. 3:3 и сл.).

Около того же времени (примерно в 60-х годах второго века) монтанисты основывали формально свое учение о том, что через них говорит Дух Утешитель, на Евангелии Иоанна. Попытка их врагов - алогов - приписать самое 4-е Евангелие, как послужившее формальной опорой для еретиков, еретику Керинфу не имела никакого успеха и только послужила поводом к тому, чтобы засвидетельствовать веру Церкви в происхождение 4-го Евангелия именно от Иоанна (Ир. Пр. ер. 3:11, 1). Точно также попытка гностиков воспользоваться разными терминами из Евангелия от Иоанна не поколебала в Церкви веру в подлинность этого Евангелия.

[Алоги . Как бы в противовес монтанистам в Малой Азии возникла ересь Алогов (Епиф. Ерес. LI, 3, 23), т. е. «бессловесных» или «неразумных», - имя, как думает проф. Болотов (II, 305), дано полемистами в ироническом смысле. Между тем, Епифаний выдает его, как собственное их изобретение. Они отвергали принадлежность 4-го Евангелия и Апокалипсиса ап. Иоанну Богослову и приписывали их авторству Керинфа. Это, по-видимому, делалось, чтобы лишить монтанизм его опоры на 4-ом Евангелии о грядущем Параклете, как писании и проповеди апостола. Вместе с тем, алоги отвергали и самое учение «о Слове, проповеданном от Иоанна», как будто бы неизвестное Апостолам.

Предвечного бытия Сына Божия алоги также не признавали, находя, что в Евангелии сказано только, что на Иордане на Христа сошел Дух Святой и в это мгновение Иисус провозглашен «Сыном возлюбленным». Всем другим Евангелиям они предпочитали Евангелие Марка и обнаруживали большой интерес к человеческой природе Иисуса Христа. Считать алогов последователями римского пресвитера Кайя, который отвергал подлинность Апокалипсиса (но не Евангелия), писал против Ипполита - нет оснований. Прим. ред. ]

В эпоху Марка Аврелия (161-180 г.) и в малоазийской Церкви и вне ее Евангелие 4-е всеми признается произведением Апостола Иоанна. Так акты Карпа и Папилы, Феофил Антиох., Мелитон, Аполлинарий Иерапольский, Татиан, Афинагор (древне-латинские и сирийские переводы имеют уже Евангелие от Иоанна) - все, очевидно, хорошо знакомы с Евангелием от Иоанна. Климент Александрийский говорит даже и о поводе, по которому Иоанн написал свое Евангелие (Евсев. Ц. И. 6:14, 7). О происхождении Евангелия от Иоанна свидетельствует и Мураториев фрагмент (см. Аналекта изд. Прейшена 1910 с. 27).

Таким образом, Евангелие от Иоанна существовало в Малой Азии несомненно с начала второго века и было читаемо, а примерно около половины второго века оно нашло себе доступ и в остальные области, где жили христиане, и стяжало себе уважение как произведение Апостола Иоанна. При таком положении дела нисколько не удивительно, что во многих произведениях мужей апостольских и апологетов мы еще не встречаем цитат из Евангелия от Иоанна или намеков на его существование. Но уже тот факт, что ученик еретика Валентина (пришедшего около 140 г. в Рим), Гераклеон, написал комментарий на Евангелие от Иоанна, свидетельствует о том что Евангелие от Иоанна появилось много ранее второй половины 2-го века, так как, несомненно, писать толкование на произведение только недавно появившееся, было бы довольно странно. Наконец, свидетельства таких столпов христианской науки, как Ориген (3-го в.), Евсевий Кесарийский и блаженный Иероним (4-го в.) о подлинности Евангелия от Иоанна ясно говорят за то, что в церковном предании о происхождении четвертого Евангелия не может заключаться ничего неосновательного.

Откуда был родом Апостол Иоанн, об этом нельзя сказать ничего определенного. Об отце его, Зеведее, известно только, что он, с своими сыновьями, Иаковом и Иоанном, жил в Капернауме и занимался рыболовным промыслом в довольно широких размерах, на что указывает то обстоятельство, что у него были работники (Мк. 1:20) . Более выдающеюся личностью является жена Зеведея, Саломия, которая принадлежала к тем женщинам, какие сопровождали Христа Спасителя и из своих средств приобретали что требовалось на содержание довольно большого кружка учеников Христовых, составлявших почти постоянную Его свиту (Лк. 8:1-3 ; Мк. 15:41) . Она разделяла честолюбивые желания ее сыновей и просила Христа об исполнении их мечтаний (Мф. 20:20) . Она издали присутствовала при снятии с креста Спасителя (Мф. 27:55 и сл.) и участвовала в покупке ароматов для помазания тела погребенного Христа (Мк. 16:1 ; ср. Лк. 23:56) .

Семья Зеведея находилась, по преданию, в родстве с семейством Пресвятой Девы: Саломия и Пресвятая Дева были родные сестры, - и это предание находится в полном соответствии с тем фактом, что Спаситель, в то время как Ему предстояло с минуты на минуту предать Дух Свой Отцу Своему, вися на кресте, поручил Пресвятую Деву попечению Иоанна (см. объясн. на Ев. Ин. 19:25). Этим родством можно объяснить и то, почему именно из всех учеников Иаков и Иоанн заявили претензию на первые места в Царстве Христовом (Мф. 20:21) . Но если Иаков и Иоанн приходились племянниками Пресвятой Деве, то они, значит, были в родстве и с Иоанном Крестителем (ср. Лк. 1:36), проповедь которого и должна была поэтому их особенно заинтересовать. Все эти семьи были проникнуты одним благочестивым, подлинно израильским настроением: об этом говорит, между прочим, и то, что имена, которые носили члены этих семей, все настоящие еврейские, без примеси греческих или латинских прозвищ.

Из того, что Иаков везде называется прежде Иоанна, можно с уверенностью заключать, что Иоанн был моложе Иакова, а предание называет его и самым младшим между апостолами. Не более 20-ти лет было Иоанну, когда призвал его следовать за Собою Христос, и предание о том, что он дожил до царствования императора Траяна (цар. в 98 до 117 г.), не заключает в себе невероятности: Иоанну тогда было около 90 лет. Вскоре после призвания к следованию за Собой Христос призвал Иоанна к особому, апостольскому, служению, и Иоанн стал одним из числа 12-ти апостолов Христовых. В силу своей особой любви и преданности Христу, Иоанн сделался одним из наиболее близких и доверенных учеников Христа и даже наиболее любимым между всеми ими. Он удостоился присутствовать при важнейших событиях из жизни Спасителя, напр., при Его преображении, при молении Христа в Гефсимании и др. В противоположность Апостолу Петру, Иоанн жил более внутренней, созерцательной жизнью, чем внешней, практически деятельной. Он более наблюдает, чем действует, он чаще погружается в свой внутренний мир, обсуждая в уме своем величайшие события, которых он призван был стать свидетелем. Душа его более витает в горнем мире, почему ему издревле в церковной иконописи усвоялся символ орла (Баженов с. 8-10). Но иногда Иоанн проявлял и пылкость души, даже крайнюю раздражительность: это было тогда, когда он вступался за честь своего Учителя (Лк. 9:54 ; Мк. 9:38-40) . Пламенное желание быть ближе ко Христу сказалось и в просьбе Иоанна предоставить ему вместе с братом первые должности в славном Царстве Христовом, для чего Иоанн готов был пойти со Христом и на страдания (Мф. 20:20-29) . За такую способность к неожиданным порывам Христос назвал Иоанна и Иакова «сынами грома» (Мк. 3:17) , предсказывая вместе с этим, что проповедь обоих братьев будет неотразимо, как гром, действовать на души слушателей.

По вознесении Христа на небо, Апостол Иоанн вместе с Апостолом Петром выступает как один из представителей христианской Церкви в Иерусалиме (Деян. 3:1 и сл. ; 2:4 ; 13:19 ; 8:14-25) . На апостольском соборе в Иерусалиме зимой 51-52-го года Иоанн вместе с Петром и предстоятелем Иерусалимской Церкви, Иаковом, признает за Апостолом Павлом право проповедовать Евангелие язычникам, не обязывая их в то же время к соблюдению закона Моисеева (Гал. 2:9) . Уже в это время, следовательно, значение Апостола Иоанна было велико. Но как оно должно было возрасти, когда скончались Петр, Павел и Иаков!

Поселившись в Ефесе, Иоанн еще целых 30 лет занимал положение руководителя всех церквей Азии, и из окружавших его других учеников Христовых он пользовался исключительным почтением со стороны верующих. Предание сообщает нам некоторые черты из деятельности Апостола Иоанна в этот период его пребывания в Ефесе. Так, известно из предания, что он ежегодно праздновал христианскую Пасху в одно время с иудейской Пасхой и перед Пасхою соблюдал пост. Затем он однажды ушел из общественной бани, увидев там еретика Керинфа: «убежим - сказал он пришедшим с ним, - чтобы не обрушилась баня, - ведь в ней находится Керинф, враг истины». Насколько велика была в нем любовь и сострадание к людям - об этом свидетельствует рассказ о юноше, которого Иоанн обратил ко Христу и который в его отсутствие вступил в шайку разбойников. Иоанн, по сказанию Климента Александрийского, сам отправился к разбойникам и, встретив юношу, умолил его вернуться на добрый путь. В самые последние часы своей жизни Иоанн, будучи уже не в состоянии говорить длинные речи, только повторял: «детки, любите друг друга!» И когда слушатели спросили его, почему, он повторяет все одно и то же, апостол любви - такое прозвище утвердилось за Иоанном - отвечал: «потому, что это заповедь Господня и если бы ее только исполнить - этого было бы достаточно». Таким образом, воля, не допускающая никакого компромисса между святым Богом и грешным миром, преданность Христу, любовь к истине, соединенная с состраданием к несчастным братьям - вот основные черты характера Иоанна Богослова, какие запечатлелись в христианском предании.

Свою преданность Христу Иоанн, по преданию, засвидетельствовал и страданиями. Так, при Нероне (цар. 54-68 г.) он был в оковах приведен в Рим и здесь его сначала заставили выпить чашу с ядом, а потом, когда яд не подействовал, бросили его в котел с кипящим маслом, от чего, впрочем, Апостол также не потерпел вреда. Во время пребывания своего в Ефесе Иоанн должен был по повелению императора Домициана (цар. с 81-96 г.) отправиться на жительство на о. Патмос, находящийся в 40 географических милях от Ефеса к юго-западу. Здесь ему были открыты в таинственных видениях будущие судьбы Церкви Христовой, которые он и изобразил в своем Апокалипсисе. На о. Патмосе Апостол оставался до смерти императора Домициана (в 96-м г.), когда, по повелению императора Нервы (цар. 96-98), он был возвращен в Ефес.

Скончался Иоанн, вероятно, на 7-м году царствования императора Траяна (105 г. по Р. X.), достигши столетнего возраста.

По свидетельству Мураториева канона, Иоанн написал свое Евангелие по просьбе малоазийских епископов, желавших получить от него наставления в вере и благочестии. Климент Александрийский прибавляет к тому, что сам Иоанн заметил некоторую неполноту в сказаниях о Христе, содержащихся в первых трех Евангелиях, которые говорят почти только о телесном , т. е. о внешних событиях из жизни Христа, и потому сам написал Евангелие духовное . Евсевий Кесарийский с своей стороны прибавляет, что Иоанн, просмотрев и одобрив три первые Евангелия, нашел все-таки в них недостаточно сведений о начале деятельности Христа. Блаженный Иероним говорит, что поводом к написанию Евангелия послужило появление ересей, отрицавших пришествие Христа во плоти.

Таким образом, на основании сказанного можно сделать такое заключение, что Иоанн при написании своего Евангелия, с одной стороны, хотел восполнить пробелы, замеченные им в первых трех Евангелиях, а с другой стороны, дать верующим (прежде всего христианам из греков) в руки оружие для борьбы с появившимися ересями. Что касается самого евангелиста, то он определяет цель своего Евангелия так: «Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (20:31) . Ясно, что Иоанн писал свое Евангелие для того, чтобы дать христианам опору для их веры во Христа именно как в Сына Божия , потому что только с такой верой можно достигнуть спасения или, как выражается Иоанн, иметь в себе жизнь. И все содержание Евангелия Иоанна вполне соответствует этому, высказанному его писателем, намерению. В самом деле, Евангелие Иоанна начинается с обращения ко Христу самого Иоанна и заканчивается исповеданием веры Апостола Фомы (21 гл. составляет прибавление к Евангелию, которое Иоанн сделал после). Иоанн хочет на протяжении всего своего Евангелия изобразить тот процесс, каким он сам и его соапостолы пришли к вере в Иисуса Христа как Сына Божия, чтобы и читатель Евангелия, следя за деяниями Христа, постепенно уразумел, что Христос есть Сын Божий… Читатели Евангелия уже имели эту веру, но она была ослабляема в них различными лжеучениями, искажавшими понятие о воплощении Сына Божия. При этом Иоанн мог иметь в виду выяснить, сколько времени продолжалось общественное служение Христа роду человеческому: по первым трем Евангелиям выходило, что эта деятельность продолжалась один год с небольшим, а Иоанн разъясняет, что в этом прошло три года с лишком.

У евангелиста Иоанна, сообразно с тою целью, какую он поставил себе при написании Евангелия, существовал, несомненно, и свой особенный план повествования, не похожий на общее первым трем Евангелиям традиционное изложение истории Христа. Иоанн не просто по порядку сообщает события евангельской истории и речи Христа, а делает из них выбор, преимущественно перед остальными Евангелиями, выдвигая на вид все то, что свидетельствовало о божественном достоинстве Христа, которое в его время подвергалось сомнениям. События из жизни Христа сообщаются у Иоанна в известном освещении, и все направлены к выяснению основного положения христианской веры - Божества Иисуса Христа.

После этого, проведя в Иудее около восьми месяцев, Христос удаляется на время в Галилею, причем по дороге, в самарийской области, обращает к вере население целого самарянского городка (4:1-44) . В Галилее Он встречает довольно радушный прием, так как галилеяне были свидетелями тех чудес, какие Христос совершил в Иерусалиме на празднике Пасхи. Христос, однако, такую веру объявляет недостаточной (4:45-54) . Однако, по Иоанну, Христос в это пребывание Свое в Галилее, продолжавшееся, по-видимому, около семи-восьми месяцев - до праздника Кущей (праздник иудейский в 5:1), жил в кругу Своего семейства, не выступая с проповедью Евангелия: Он хочет, очевидно, прежде всего возвестить Евангелие в Иудее и для этого идет в Иерусалим на праздник Кущей. Здесь, по поводу совершенного Им исцеления в субботу, представители иудейства начинают обвинять Его в нарушении закона Моисеева, а когда Христос, в оправдание Своего поступка, указал им на Свои особые права как Сына Божия, равного с Богом Отцом, то ненависть к Нему иудеев выразилась в задуманных ими мерах устранить Христа, которые, однако, на этот раз не были приведены в исполнение ввиду огромного впечатления, которое, без сомнения, оказала сказанная здесь Христом речь в защиту Своего Мессианского достоинства (5:1-47) . Отсюда у Иоанна и начинается изображение той борьбы, какую повели против Христа официальные представители иудейства, - борьбы, закончившейся решением иудейских властей «взять Христа» (11:57) .

Не принятый вторично в Иудее, Христос снова удалился в Галилею и стал совершать чудотворения, конечно, проповедуя при этом Евангелие Царства Божия. Но и здесь учение Христа о Себе как о таком Мессии, который пришел не восстанавливать земное Иудейское царство, а основать новое Царство - духовное и сообщить людям жизнь вечную, вооружает против Него галилеян, и около Него остаются только немногие ученики, именно 12 апостолов, веру которых выражает Апостол Петр (6:1-71) . Проведя в этот раз в Галилее и Пасху, и Пятидесятницу ввиду того, что в Иудее враги Его только и ждали случая схватить и умертвить Его, Христос только в праздник Кущей снова пошел в Иерусалим - это уже третье путешествие туда и здесь опять выступил перед иудеями с утверждением своего божественного посланничества и происхождения. Иудеи снова восстают на Христа. Но Христос тем не менее в последний день праздника Кущей смело заявляет о своем высоком достоинстве - о том, что Он есть податель истиной воды жизни, и посланные Синедрионом слуги не могут исполнить данное им Синедрионом поручение - захватить Христа (гл. 7-я).

Затем, после прощения жены грешницы (8:1-11) , Христос обличает неверие в Него иудеев. Он называет Себя Светом мира, а их, врагов Своих, чадами диавола - древнего человекоубийцы. Когда же Он в конце речи указал на предвечное Свое бытие, то иудеи хотели побить Его как богохульника камнями, и Христос скрылся из храма, где происходило препирательство Его с Иудеями (гл. 8). После этого Христос исцелил в субботу слепорожденного, и это усилило в Иудеях еще более ненависть к Иисусу (гл. 9). Однако Христос смело называет фарисеев наемниками, которым не дорого благополучие народа, а Себя - истинным пастырем, который жизнь Свою полагает за паству Свою. Эта речь в одних возбуждает отрицательное к ней отношение, в других - некоторое сочувствие (10:1-21) .

Через три месяца после этого в праздник обновления храма между Христом и Иудеями снова происходит столкновение, и Христос удаляется в Перею, куда многие иудеи, уверовавшие в Него, также идут за Ним (10:22-42) . Чудо воскрешения Лазаря, свидетельствовавшее о Христе как дарующем воскресение и жизнь, в одних возбуждает веру во Христа, в других врагах Христа - новый взрыв ненависти ко Христу. Тогда-то Синедрион принимает окончательное решение умертвить Христа и объявляет, чтобы тот, кому известно о местопребывании Христа, немедленно донес об этом Синедриону (гл. 11).

По прошествии трех с лишком месяцев, которые Христос провел не в Иудее, Он снова явился в Иудею и, поблизости от Иерусалима, в Вифании присутствовал на дружеской вечере, а через день после этого торжественно вступил в Иерусалим как Мессия. Народ с восторгом встретил Его, а пришедшие на праздник прозелиты-греки выразили желание побеседовать с Ним. Все это побудило Христа возвестить вслух всех Его окружавших, что Он скоро предаст Себя для истинного блага всех людей на смерть. Иоанн заключает этот отдел своего Евангелия заявлением, что, хотя большинство иудеев не уверовало во Христа, несмотря на все чудеса Его, однако среди них были и верующие (12 гл.).

Изобразивши разрыв, происшедший между Христом и народом иудейским, евангелист рисует теперь отношение к апостолам. На последней, тайной, вечере Христос омыл Своим ученикам ноги, как простой слуга, показывая этим Свою любовь к ним и вместе научая их самих смирению (13 гл.). Затем, чтобы укрепить в них веру, Он говорит им о Своем предстоящем отхождении к Богу Отцу, об их будущем положении в мире и о предстоящем впоследствии свидании Своем с ними. Апостолы прерывают Его речь вопросами и возражениями, но Он постоянно наводит их на мысль о том, что все, что скоро случится, будет полезно и для Него, и для них (14-16 гл.). Чтобы окончательно успокоить тревогу апостолов, Христос, в слух их, молится Своему Отцу о том, чтобы Он принял их под Свою защиту, говоря при этом, что дело, для которого послан был Христос, теперь уже совершено и что, следовательно, апостолам останется только возвещать об этом всему миру (17 гл.).

Последний отдел своего Евангелия Иоанн посвящает изображению истории страдания, смерти и воскресения Иисуса Христа. Тут идет речь о взятии Христа воинами в Гефсимании и об отречении Петра, о суде над Христом у духовной и светской власти, о распятии и смерти Христа, о прободении бока у Христа копьем воина, о погребении тела Христова Иосифом и Никодимом (18-19 гл.) и, наконец, о явлении Христа Марии Магдалине, десяти ученикам и потом Фоме вместе с другими учениками - спустя неделю по воскресении (20:1-29) . К Евангелию присоединено заключение, в котором указана цель написания Евангелия - укрепление веры во Христа в читателях Евангелия (20:30-31) .

Евангелие Иоанна имеет в себе еще эпилог, в котором изображается явление Христа семи ученикам при море Тивериадском, когда последовало восстановление Апостола Петра в его апостольском достоинстве. При этом Христос предрекает Петру о его судьбе и о судьбе Иоанна (21 гл.).

Таким образом, Иоанн развил в своем Евангелии ту мысль, что воплотившийся Сын Божий Единородный, Господь Иисус Христос, был отвергнут Своим народом, среди которого Он родился, но тем не менее уверовавшим в Него ученикам Его дал благодать и истину, и возможность стать чадами Божиими. Это содержание Евангелия удобно разделяется на такие отделы:

Первый отдел: Свидетельство о Христе Иоанна Крестителя до первого проявления величия Христа (1:19 - 2:11) .

Второй отдел: Начало общественного служения Христа (2:12 -4:54) .

Третий отдел: Иисус - податель вечной жизни - в борьбе с иудейством (5:1 -11:57) .

Четвертый отдел: Из последней недели перед Пасхою (12 гл.) .

Пятый отдел: Иисус в кругу Своих учеников накануне Своих страданий (13-17 гл.) .

Шестой отдел: Прославление Иисуса через смерть и воскресение (18-20 гл.) .

Из сказанного о плане и содержании Евангелия Иоанна можно видеть, что это Евангелие заключает в себе очень много такого, что отличает его от первых трех Евангелий, называемых по сходству данного в них изображения лица и деятельности Иисуса Христа, синоптическими. Так, жизнь Христа у Иоанна начинается на небе…

Историю рождества и детства Христа, с которою знакомят нас евангелисты Матфей и Лука, Иоанн обходит молчанием. В своем величественном прологе в Евангелие Иоанн, этот орел между евангелистами, которому в церковной иконописи усвоен и символ орла, смелым полетом уносит нас прямо в бесконечность. Затем он быстро спускается на землю, но и здесь в воплотившемся Слове дает видеть нам знаки божественности Слова. Затем в Евангелии Иоанна выступает Иоанн Креститель. Но это не проповедник покаяния и суда, каким мы знаем его из синоптических Евангелий, а свидетель о Христе, как Агнце Божием, Который берет на Себя грехи мира. О крещении и искушении Христа евангелист Иоанн не говорит ничего. На возвращение Христа от Иоанна Крестителя с первыми Своими учениками в Галилею евангелист смотрит не как на такое, которое предпринято было Христом, как представляется у синоптиков, с целью начать проповедь о пришествии Царства Небесного. В Евангелии Иоанна хронологические и географические рамки деятельности совсем не те, что у синоптиков. Галилейской деятельности Христа Иоанн касается только в ее высшем пункте - истории чудесного насыщения пяти тысяч и беседы о хлебе небесном. Затем только уже в изображении последних дней жизни Христа Иоанн сходится с синоптиками. Главным местом деятельности Христа, по Евангелию Иоанна, является Иерусалим и Иудея.

Еще более разнится Иоанн в изображении Христа, как Учителя, от синоптических евангелистов. У последних Христос выступает, как народный проповедник, как учитель нравственности, излагающий перед простыми обитателями галилейских городов и деревень в наиболее доступной для них форме учение о Царстве Божием. Как благодетель народа, ходит Он по Галилее, исцеляя всякую болезнь в людях, которые окружают Его целыми толпами. У Иоанна же Господь выступает или перед отдельными лицами, как Никодим, Самарянка, или в кругу Своих учеников, или же наконец, перед священниками и книжниками, и другими более осведомленными в деле религиозного познания иудеями - выступает с речами о божественном достоинстве Своей личности. При этом язык Его речей становится несколько загадочным и мы встречаем здесь нередко аллегории. Чудеса в Евангелии Иоанна также имеют характер знамений, т. е. служат для разъяснения основных положений учения Христа о Своем Божестве.

Уже более ста лет прошло с тех пор, как немецкий рационализм направил свои удары на Евангелие Иоанна, чтобы доказать, что оно неподлиное. Но только со времени Штрауса началось настоящее преследование этого величайшего свидетеля Божественности Господа нашего Иисуса Христа. Под влиянием философии Гегеля, которая не допускала возможности осуществлении абсолютной идеи в отдельной личности, Штраус объявил Иоаннова Христа - мифом…, а все Евангелие - тенденциозным вымыслом. Вслед за ним, глава новой Тюбингенской школы Ф. X. Баур отнес происхождение 4-го Евангелия ко второй половине 2-го века, когда, по нему, началось примирение между двумя противоположными направлениями апостольского века - петринизмом и павлинизмом.

[ИУДЕОХРИСТИАНСТВО или «петринизм» (в отличии от «паулинизма») - изначальная форма Палестинского христианства, ещё не отделившегося окончательно от иудейства (30-е - 60-е годы I века). Для этой традиции характерна связь с Ветхозаветным Храмом, иудейский образ мышления, использование Ветхозаветных апокрифов и некоторых предписаний иудейского Закона. Следы этого раннего этапа христианства отчётливо прослеживаются в исторической литургике в виде литургического дуализма.

«ПАВЛИНИЗМ », или «паулинизм», термин, введенный экзегетами тюбингенской школы для обозначения языко-христианского течения в первохристианстве. В представлениях Баура и его последователей «паулинизм» был подобен учению Маркиона с его резким антииудейством. В наст. время «паулинизмом» называют богословие апостола Павла и христиан, близких к нему по духу. Прим. ред. ]

Иоанново Евангелие, по Бауру, и явилось памятником примирения между обоими этими направлениями. Оно имело целью примирить разные споры, происходившие в то время (около 170 г.) в Церкви: монтанизм, гностицизм, учение о Логосе, пасхальные споры и т. д., и для этого использовало материал, содержавшейся в трех первых Евангелиях, все поставив в зависимость от одной идеи Логоса. Этот взгляд Баура хотели развить и обосновать его ученики - Швеглер, Кестлин, Целлер и др., но во всяком случае из их усилий ничего не вышло, как признает даже такой либеральный критик, как Гарнак. Первохристианская Церковь вовсе не была ареной борьбы между петринизмом и павлинизмом, как показала новейшая церковно-историчиская наука. Однако новейшие представители новотюбингенской школы, Г. И. Гольцман, Гильгенфельд, Фолькмар, Крейенбюль (его сочинение на франц. языке: «4-е Евангелие», т. 1-1901 г. и т. 2-1903 г.) все-таки отрицают подлинность Евангелия Иоанна и достоверность содержавшихся в нем сведений, причем большинство из них приписывают влиянию гностицизма. Тома приписывает происхождение Евангелия влиянию филонизма, Макс Мюллер - влиянию греческой философии.

Так как все-таки новотюбингенская школа не могла не считаться с теми свидетельствами о подлинности Евангелия Иоанна, какие идут с самых первых десятилетий второго века по Р. X., то она попыталась объяснить происхождение таких свидетельств чем-то вроде самогипноза тех древних церковных писателей, у которых находятся означенные свидетельства. Просто писатель, как, напр., святой Ириней, прочитал надпись: «Евангелие от Иоанна» - и сейчас же у него утвердилось в памяти, что это действительно Евангелие, принадлежащее возлюбленному ученику Христову… Но большая часть критиков стала защищать то положение, что под «Иоанном», автором 4-го Евангелия, вся древняя Церковь разумела «пресвитера Иоанна», о существовании которого упоминает Евсевий Кесарийский. Так думают, напр., Буссе, Гарнак. Иные (Юлихер) считают автором 4-го Евангелия какого-то ученика Иоанна Богослова. Но так как довольно трудно допустить, чтобы в конце первого века в Малой Азии находилось два Иоанна - апостол и пресвитер, - пользовавшиеся одинаково огромным авторитетом, то некоторые критики стали отрицать пребывание Апостола Иоанна в Малой Азии (Лютценбергер, Кейм, Шварц, Шмидель).

Не находя возможным найти заместителя Иоанну апостолу, критика современная, однако, согласно утверждает, что 4-е Евангелие не могло произойти от Апостола Иоанна. Посмотрим же, насколько основательны те возражения, какие в виде опровержений общецерковного убеждения в подлинности 4-го Евангелия высказывает современная критика. При разборе возражений критиков против подлинности Евангелия Иоанна нам по необходимости придется говорить и о достоверности сообщаемых в 4-м Евангелии сведений, потому что критика именно указывает, в подтверждение своего взгляда на происхождение 4-го Евангелия не от Иоанна, на недостоверность различных приводимых в Евангелии Иоанна фактов и на общую невероятность того представления, какое выносится о лице и деятельности Спасителя из этого Евангелия.

Кейм, а за ним и многие другие критики, указывает на то, что по Евангелию Иоанна Христос «не родился, не крестился, не испытывал ни внутренней борьбы, ни душевных страданий. Он от начала знал все, сиял чистою божественною славою. Такой Христос не соответствует условиям человеческой природы». Но все это неверно: Христос, по Иоанну, стал плотью (1:14) и имел Матерь (2:1) , а на принятие Им крещения есть ясное указание в речи Иоанна Крестителя (1:29-34) . О том, что Христос испытывал внутреннюю борьбу, ясно сказано в гл. 12 (ст. 27), а о Его душевных страданиях свидетельствуют пролитые Им при гробе Лазаря слезы (11:33-35) . Что же касается предуведения, какое обнаруживает Христос в Евангелии Иоанна, то оно вполне согласно с нашей верй во Христа, как в Богочеловека.

Далее критики указывают на то, что 4-е Евангелие будто бы не признает никакой постепенности в развитии веры апостолов: первоначально призванные апостолы с первого же дня знакомства своего со Христом становятся вполне уверенными в Его мессианском достоинстве (гл. 1-я). Но критики забывают, что ученики вполне уверовали во Христа только после первого знамения в Кане (2:12) . И сами они говорят, что уверовали в Божественное происхождение Христа только уже тогда, когда Христос многое сказал им о Себе в прощальной беседе (16:30) .

Затем, если Иоанн говорит о том, что Христос ходил в Иерусалим из Галилеи несколько раз, тогда как по синоптикам, по-видимому, выходит, что Он посетил Иерусалим только однажды в Пасху страданий, то мы должны сказать по поводу этого, что, во-первых, и из синоптических Евангелий можно заключать, что Христос не один раз был в Иерусалиме (см., напр., Лк. 10:30), а во-вторых, всего правильнее, конечно, обозначает хронологическую последовательность событий именно евангелист Иоанн, который писал свое Евангелие уже после синоптических и естественно должен был придти к мысли о необходимости пополнить недостаточную хронологию синоптиков и подробно изобразить деятельность Христа в Иерусалиме, которая была известна ему, конечно, гораздо лучше, чем кому-либо из синоптиков, двое из которых даже не принадлежали к лику 12-ти. Даже и Апостол Матфей не мог знать всех обстоятельств деятельности Христа в Иерусалиме, потому что, во-первых, он призван был сравнительно поздно (Ин. 3:24 ; ср. Мф. 9:9) , а, во-вторых, потому, что Христос ходил в Иерусалим иногда тайно (7:10) , без сопровождения всей толпы учеников. Иоанн же, несомненно, удостоен был чести повсюду сопровождать Христа.

Но более всего сомнений относительно достоверности возбуждается речами Христа, какие приводит евангелист Иоанн. Христос у Иоанна, по мнению критиков, говорит не как практический народный учитель, а как тонкий метафизик. Речи Его могли быть «сочинены» только позднейшим «писателем», находившимся под влиянием воззрений александрийской философии. Напротив, речи Христа у синоптиков наивны, просты и естественны. Поэтому 4-е Евангелие - не апостольского происхождения. По поводу такого заявления критики прежде всего нужно сказать, что оно чересчур преувеличивает различие между речами Христа у синоптиков и Его речами у Иоанна. Можно указать десятка три изречений, которые в одинаковом виде приводятся и синоптиками, и Иоанном (см., напр., Ин. 2:19 и Мф. 26:61 ; Ин. 3:18 и Мк. 16:16 ; Ин. 5:8 и Лк. 5:21). А затем, речи Христа, приводимые Иоанном, и должны были отличаться от тех, которые приведены у синоптиков, так как Иоанн поставил себе целью познакомить своих читателей с деятельностью Христа в Иудее и в Иерусалиме - этом центре раввинского просвещения, где Христос имел перед Собою совершенно другой круг слушателей, чем в Галилее. Понятно, что галилейские речи Христа, приводимые синоптиками, не могли быть посвящены таким возвышенным учениям, какие составляют предмет речей Христа, сказанных в Иудее. Притом у Иоанна приведено несколько речей Христа, сказанных Им в кругу Его ближайших учеников, которые, конечно, были гораздо более, чем простой народ, способны к уразумению тайн Царства Божия.

Нужно при этом принять во внимание и то обстоятельство, что Апостол Иоанн по натуре своей был преимущественно склонен к тому, чтобы интересоваться тайнами Царствия Божия и высоким достоинством лица Господа Иисуса Христа. Никто не был в состоянии усвоить в такой полноте и ясности учение Христа о Самом Себе, как именно Иоанн, которого поэтому Христос и любил более, чем других Своих учеников.

Некоторые критики утверждают, что все речи Христа у Иоанна представляют собою не иное что, как только раскрытие идей, содержащихся в прологе Евангелия и, значит, сочинены самим Иоанном. На это нужно сказать, что скорее самый пролог можно назвать выводом , который сделал Иоанн из всех речей Христа, приводимых у Иоанна. Об этом говорит, напр., то обстоятельство, что коренное понятие пролога Логос не встречается в речах Христа с тем значением, какое оно имеет в прологе.

Что касается того, будто только один Иоанн приводит речи Христа, в которых содержится Его учение о Своем божественном достоинстве, то и это обстоятельство не может иметь особого значения, как доказательство противоречия, будто бы существующего между синоптиками и Иоанном в учении о лице Господа Иисуса Христа. Ведь и у синоптиков есть изречения Христа, в которых делается ясное указание на Его божественное достоинство (см. Мф. 20:18 ; 28:19 ; 16:16 и др.). А, кроме того, все обстоятельства рождества Христова и многочисленные чудеса Христа, сообщаемые у синоптиков, ясно свидетельствуют о Его божественном достоинстве.

Указывают еще, как на доказательства мысли о «сочиненности» речей Христа у Иоанна на их монотонность в отношении к содержанию. Так, беседа с Никодимом изображает духовную природу Царства Божия, а беседа с самарянкой - всеобщий характер этого Царства и т. д. Если же и есть некоторое однообразие во внешнем построении речей и в способе доказательства мыслей, то это объясняется тем, что речи Христа у Иоанна имеют назначением своим разъяснить тайны Царствия Божия Иудеям, а не жителям Галилеи, и потому естественно принимают однообразный характер.

Говорят, что речи приводимые Иоанном, не стоят в связи с описываемыми в Евангелии Иоанна событиями. Но такое утверждение совершенно не отвечает действительности: именно у Иоанна каждая речь Христа имеет для себя твердую опору в предшествующих событиях, можно даже сказать, - вызывается ими. Такова, напр., беседа о хлебе небесном, сказанная Христом по поводу насыщения народа хлебом земным (6-я гл.).

Возражают далее: «как мог Иоанн до глубокой старости запомнить такие обширные, трудные по содержанию и темные речи Христа?» Но когда человек все внимание свое обращает на что-либо одно, то понятно, что это «одно» он обозревает уже по всей подробности и запечатлевает твердо-на-твердо в своей памяти. Об Иоанне же известно, что в кругу учеников Христа и в церкви апостольской он не имел особо активного значения и являлся скорее молчаливым спутником Апостола Петра, чем самостоятельным деятелем. Всю пылкость своей натуры, - а он действительно имел такую натуру (Мк. 9 гл.), - все способности своего выдающегося ума и сердца он обратил на воспроизведение в своем сознании и памяти величайшей личности Богочеловека. Отсюда становится понятным, как мог он впоследствии воспроизвести в своем Евангелии такие обширные и глубокие по содержанию речи Христа. К тому же древние евреи вообще были способны запоминать весьма продолжительные беседы и повторять их в буквальной точности. Наконец, почему не предположить, что Иоанн мог сам для себя записывать отдельные беседы Христа и потом воспользоваться записанным?

Спрашивают: «откуда Иоанн, простой рыбак из Галилеи, мог получить такое философское образование, какое обнаруживает он в своем Евангелии? Не естественнее ли предположить, что 4-е Евангелие написано каким-либо гностиком или христианином из греков, воспитавшимся на изучении классической литературы?»

На этот вопрос нужно ответить следующее. Во-первых, у Иоанна нет той строгой последовательности и того логического построения воззрений, какими отличаются греческие философские системы. Вместо диалектики и логического анализа у Иоанна преобладает характерный для систематического мышления синтез, напоминающий скорее восточное религиозно-богословское созерцание, чем греческую философию (проф. Муретов. Подлинность бесед Господа в 4-м Евангелии. Прав. Обозр. 1881 Сент. с. 65 и сл.). Можно сказать поэтому, что Иоанн пишет как образованный иудей, а вопрос: откуда он мог получить такое иудейское образование разрешается достаточно удовлетворительно тем соображением, что отец Иоанна был человек довольно зажиточный (у него были свои работники) и потому оба его сына, Иаков и Иоанн, могли получить хорошее по тому времени образование в какой-либо из раввинских школ в Иерусалиме.

Смущает некоторых критиков еще то сходство, какое замечается как в содержании, так и в стиле речей Христа в 4-м Евангелии и в 1-м послании Иоанна. Представляется, как будто Иоанн сам сочинил речи Господа… На это нужно сказать, что Иоанн вступив в число учеников Христа в самой ранней юности, естественно, усвоил Его идеи и самую манеру выражения их. Затем, речи Христа у Иоанна не представляют собою дословного воспроизведения всего сказанного Христом в том или другом случае, а только сокращенную передачу действительно сказанного Христом. Притом Иоанн должен был передавать речи Христа, произнесенные на арамейском языке, по-гречески, а это заставляло его самого отыскивать более соответствующие смыслу речи Христа обороты и выражения, так что естественно получалась в речах Христа та окраска, какая была характерна для речи самого Иоанна. Наконец, между Евангелием Иоанна и его 1-м посланием существует и несомненное различие, именно между речью самого Иоанна и речами Господа. Так, о спасении людей кровью Христа нередко говорится в 1-м послании Иоанна и умалчивается в Евангелии. Что касается формы изложения мыслей, то в 1-м послании мы встречаем везде краткие отрывочные наставления и сентенции, а в Евангелии - целые большие речи.

Ввиду всего сказанного, в противность утверждениям критики остается только согласиться с теми положениями, какие высказаны папою Пием 10-м в его Силлабусе от 3-го Июля 1907 года, где папа признает ересью утверждение модернистов, будто бы Евангелие Иоанна не история в собственном смысле этого слова, а мистические рассуждения о жизни Христа и что оно является не подлинным свидетельством Апостола Иоанна о жизни Христа, а отражением тех воззрений на личность Христа, какие существовали в христианской Церкви к концу первого века по Р. X.

Автор Евангелия ясно обозначает себя как иудея. Ему известны все иудейские обычаи и воззрения, в особенности взгляды тогдашнего иудейства на Мессию. Притом обо всем, совершавшемся в то время в Палестине, он говорит как очевидец. Если же он как бы отделяет себя от иудеев (напр., он говорит «праздник иудеев», а не «наш праздник»), то это объясняется тем, что 4-е Евангелие написано, несомненно, уже тогда, когда христиане совершенно отделились от иудеев. Кроме того, Евангелие написано именно для христиан из язычников, почему автор и не мог говорить об иудеях как о «своем» народе. Географическое положение Палестины того времени очерчено также в высшей степени точно и обстоятельно. Этого нельзя никак ожидать от писателя, жившего, напр., во 2-м веке.

Как свидетель событий, имевших место в жизни Христа, автор 4-го Евангелия показывает себя далее в особой хронологической точности, с которой он описывает время совершения этих событий. Он обозначает не только праздники, по которым Христос ходил в Иерусалим, - это важно для определения продолжительности общественного служения Христа, но даже дни и недели до и после того или другого события и, наконец, иногда часы событий. С точностью также говорит он о числе лиц и предметов, о которых идет речь.

Те подробности, какие сообщает автор о разных обстоятельствах из жизни Христа, также дают основание заключать, что автор был очевидцем всего, что он описывает. Притом черты, какими характеризует автор тогдашних деятелей, так метки, что их мог указать только очевидец, хорошо притом понимавший различия, существовавшие между тогдашними иудейскими партиями.

Что автор Евангелия был апостол из числа 12-ти, это ясно видно из тех воспоминаний, какие он передает о многих обстоятельствах из внутренней жизни кружка 12-ти. Он знает хорошо все сомнения, какие волновали учеников Христа, все их беседы между собою и с Своим Учителем. При этом он называет апостолов не теми именами, под какими они стали известны впоследствии в Церкви, а теми, какие они носили в дружеском своем кругу (напр., Варфоломея он называет Нафанаилом).

Замечательно еще отношение автора к синоптикам. Он смело исправляет показания последних во многих пунктах как очевидец, имеющий к тому же высший авторитет, чем они: только такой писатель мог говорить так смело, не боясь ни с чьей стороны осуждения. Притом это несомненно был апостол из числа ближайших ко Христу, так как он знает многое, что не было открыто другим апостолам (см., напр., 6:15 ; 7:1).

Кто же был этот ученик? Он не называет себя по имени, и однако обозначает себя как любимого ученика Господа (13:23 ; 21:7 , 20-24) . Это не апостол Петр, потому что этот апостол везде в 4-м Евангелии называется по имени и прямо отличается от неназванного ученика. Из ближайших учеников остаются затем двое - Иаков и Иоанн, сыновья Зеведея. Но об Иакове известно, что он не оставлял иудейской страны и сравнительно рано потерпел мученическую смерть (в 41-м г.). Между тем, Евангелие несомненно написано после синоптических Евангелий и, вероятно, в конце первого века. Только одного Иоанна и можно признать этим ближайшим ко Христу апостолом, который написал 4-е Евангелие. Называя себя «другим учеником», он прибавляет всегда к этому выражению член (o), ясно говоря этим, что его все знали и не могли смешать с кем-либо другим. По своему смирению он не называет также по имени и матери своей, Саломии, и брата Исакова (19:25 ; 21:2) . Так мог поступить только Апостол Иоанн: всякий другой писатель непременно упомянул бы поименно хоть одного из сынов Зеведея. Возражают: «но евангелист Матфей нашел же возможным упомянуть свое имя в своем Евангелии» (9:9) ? Да, но в Евангелии Матфея личность писателя совершенно исчезает в объективном изображении событий евангельской истории, тогда как 4-е Евангелие имеет ярко выраженный субъективный характер, и писатель этого Евангелия, сознавая это, хотел поставить в тени свое собственное имя, которое уже и без того всякому напрашивалось на память.

И язык, и изложение 4-го Евангелия ясно свидетельствуют о том, что писатель Евангелия был палестинский иудей, а не грек, и что он жил в конце первого века. В Евангелии прежде всего встречаются прямые и косвенные ссылки на места священных книг Ветхого Завета (это можно видеть и в русском издания Евангелия с параллельными местами). Притом ему известен не только перевод 70-ти, но и еврейский текст ветхозаветных книг (ср. Ин. 19:37 и Зах. 12:10 по евр. тексту).

Затем, «особая пластичность и образность речи, составляющие отличную черту еврейского гения, расположение членов предложения и простая их конструкция, бросающаяся в глаза подробность изложения, доходящая до тавтологии и повторений, речь краткая, отрывистая, параллелизм членов и целых предложений и антитезы, недостаток греческих частиц в соединении предложений» и многое другое ясно свидетельствует, что Евангелие написано евреем, а не греком (Баженов. Характеристика четвертого Евангелия с. 374).

Член венской академии наук Д. Г. Мюллер в своем реферате «Das Johannes-Evangehum im Lichte der Strophentheorie» 1909 г. делает даже, и очень удачно, попытку разделить важнейшие речи Христа, содержащиеся в Евангелии Иоанна, на строфы и в заключение высказывает следующее: «по окончании своего труда о нагорной беседе, я исследовал также Евангелие Иоанна, которое по содержанию и стилю так различается от синоптических Евангелий, но к своему немалому удивлению нашел, что законы строфики господствуют и здесь в такой же степени, как в речах пророков, в нагорной беседе и в Коране». Не свидетельствует ли этот факт о том, что писателем Евангелия был настоящий иудей, воспитанный на изучении пророков Ветхого Завета? Еврейский колорит в 4-м Евангелии настолько силен, что всякий знающий еврейский язык и имеющий возможность прочитать Евангелие Иоанна в еврейском переводе непременно подумает, что он читает подлинник, а не перевод. Видно, что писатель Евангелия мыслил по-еврейски, а выражался по-гречески. Но так именно и должен был писать Апостол Иоанн, который с детства привык мыслить и говорить на еврейском языке, греческий же изучил уже в зрелом возрасте.

Греческий язык Евангелия несомненно был оригинальным, а не переводным: и свидетельства Отцов Церкви, и отсутствие доказательств у тех критиков, которые почему-то хотят утверждать, что Евангелие Иоанна первоначально написано на еврейском языке, - все это вполне достаточно для того, чтобы быть уверенным в оригинальности греческого языка 4-го Евангелия. Хотя автор Евангелия имеет в своем словаре немного терминов и выражений греческого языка, но зато эти термины и выражения так полноценны, как полноценна крупная золотая монета, которою рассчитывается обыкновенно крупные хозяева. Со стороны своего состава язык 4-го Евангелия имеет общий всему koinh dialektoV характер. Встречаются здесь по местам слова еврейские, латинские и некоторые свойственные только этому Евангелию, термины. Наконец, некоторые слова у Иоанна употребляются в особом, не свойственном другим новозаветным писаниям, смысле (напр., LogoV, agapaw, ioudaioi, zwh и др., значение которых будет указано при объяснении текста Евангелия). В отношении этимологических и синтаксических правил язык 4-го Евангелия в общем не отличается от правил koinh dialektoV, хотя и здесь имеется нечто особенное (напр., употребление члена, сочетание сказуемого во множественном числе с подлежащим единств. и др.).

В стилистическом отношении Евангелие Иоанна отличается простотой построения фраз, приближающеюся к простоте обыкновенной речи. Здесь мы везде встречаем краткие отрывочные предложения, связываемые немногими частицами. Но эти краткие выражения часто производят необыкновенно сильное впечатление (особенно в прологе). Для придания особой силы известному выражению Иоанн ставит его в начале фразы, причем иногда даже не соблюдена последовательность в строе речи (напр., 7:38). Поражает также читателя Евангелия Иоанна чрезвычайное изобилие диалогов, в которых раскрывается та или другая мысль. Что касается того обстоятельства, что в Евангелии Иоанна в противоположность синоптическим не встречается притч, то это явление можно объяснить тем, что Иоанн не считал нужным повторять те притчи, какие сообщены уже в синоптических Евангелиях. Зато у него есть нечто напоминающее эти притчи - это именно аллегории и разные образы (напр., образные выражения в беседе с Никодимом и с самарянкою или, напр., настоящая аллегория о добром пастыре и двери во двор овчий). Кроме того, притчей Христос, вероятно, и не употреблял в Своих беседах с образованными иудеями, а именно эти беседы главным образом и приводит в своем Евангелии Иоанн. Форма притчей не подходила и к содержанию речей Христовых, сказанных в Иудее: в этих речах Христос говорил о Своем божественном достоинстве, а для этого форма образов и притч была совершенно не подходящей - догматы неудобно заключать в притчи. Ученики Христовы также могли понимать учение Христа и без притчей.

Из древних трудов, посвященных изучению Евангелия Иоанна, первым по времени является труд валентиниана Гераклеона (150-180 г.), отрывки которого сохранились у Оригена (есть и особое издание Броока). Затем следует очень обстоятельный комментарий самого Оригена, сохранившийся однако не в полном виде (изд. Прейшена 1903 г.). Далее идут 88 бесед на Евангелие Иоанна, принадлежащие Иоанну Златоусту (на русском языке в переводе Пет. д. Акад. 1902 г.). Толкование Федора Мопсуетского на греческом языке сохранилось только в отрывках, но теперь уже явился латинский перевод сирийского текста этого труда, почти воспроизводящий все в полном виде. Толкование святого Кирилла Александрийского издано в 1910-м году при Моск. Дух. Академии. Затем идут 124 беседы на Евангелие Иоанна, принадлежащие блаженному Августину (на лат. яз.). Наконец, заслуживает внимания толкование на Евангелие от Иоанна, принадлежащее блаж. Феофилакту (перевод. при Каз. Дух. Академии).

Из новых толкований западных богословов заслуживают труды: Толюка (посл. изд. 1857 г.), Мейера (посл. изд. 1902 г.), Лютардта (посл. изд. 1876 г.), Годэ (посл. изд. на нем. яз. 1903 г.), Кейля(1881 г.), Весткота (1882 г.), Шанца (1885 г.), Кнабенбауера (1906 г. 2-е изд.), Шлаттера (2-е изд. 1902 г.), Луази (1903 г. на фр. яз.), Хейтмюллера (у Вейса в «Новозаветных Писаниях» 1907 г.), Цана (2-е изд. 1908 г.), Г. И. Гольцмана (3-е изд. 1908 г.).

Из наиболее выдающихся произведений западных ученых так называемого критического направления Евангелию Иоанна посвящены труды: Бречнейдера, Вейссе, Швеглера, Бруно, Бауера, Баура, Гильгенфельда, Кейма, Тома, Якобсена, О. Гольцмана, Вендта, Кейенбюля, И. Ревиля, Грилля, Вреде, Скотта, Велльгаузена и др. Последним по времени крупным сочинением критического направления является труд: Spitta. Das Johannes evangelium als Quelle d. Geschiche lesu. Gott. 1910. C. 466.

В апологическом направлении о Евангелии Иоанна писали: Блэк, Штир, Вейс, Эдершейм (Жизнь Иисуса Мессии, первый том которой переведен на русский язык), Шастан, Дельф, П. Эвальд, Несген, Клюге, Камерлинк, Шлаттер, Стантон, Дрюммонд, Сандай, Смит, Барт, Гебель, Лепен. Но и этими трудами нужно пользоваться с осмотрительностью…

В русской богословской литературе существует немало изъяснений на Евангелие Иоанна и отдельных статей и брошюр, относящихся к изучению этого Евангелия. В 1874-м году вышло первым изданием сочинение архимандрита (впоследствии епископа) Михаила (Лузина) под заглавием: «Евангелие от Иоанна на славянском и русском наречии с предисловиями и подробными объяснительными примечаниями». В 1887-м году появился «Опыт изучения Евангелия святого Иоанна Богослова» Георгия Властова, в двух томах. В 1903 г. вышло популярное объяснение на Евангелие Иоанна, составленное архиепископом Никанором (Каменским), а в 1906-м г. «Толкование Евангелия» составленное Б. И. Гладковым, в котором объясняется популярно и Евангелие Иоанна. Есть еще также популярные объяснения на Евангелие Иоанна: Евсевия, архиеп. Могилевского (в виде бесед на воскресные и праздничные дни), протоиереев Михайловского, Бухарева и нек. другие. Наиболее полезным пособием для ознакомления, с тем, что было написано о Евангелии Иоанна до 1893-го года является «Сборник статей по истолковательному и назидательному чтению четвероевангелия» М. Барсова. Последующую литературу до 1904-го года по изучению Евангелия Иоанна указывает проф. Богдашевский в Православно-Богословской Энциклопедии т. 6-й, с. 836-7 и отчасти проф. Сагарда (там же с. 822). Из новейшей русской литературы по изучению Евангелия Иоанна заслуживают особого внимания диссертации: И. Баженова. Характеристика четвертого Евангелия со стороны содержания и языка в связи с вопросом о происхождении Евангелия. 1907 г. - Д. Знаменского. Учение святого Апостола Иоанна Богослова в четвертом Евангелии о лице Иисуса Христа. 1907 г. - Проф. Богословский. Общественное служение Господа Иисуса Христа. 1908. ч. 1 -я.

Евангелие с орлиного взгляда

Многие христиане считают Евангелие от Иоанна самой драгоценной книгой Нового Завета. Этой книгой больше всего питают они свои умы и сердца и она успокаивает души их. Авторов Евангелий очень часто изображают символически на витражах и в других произведениях в виде четырех зверей, которых автор Откровения видел вокруг престола (Отк. 4,7). В разных местах каждому евангелисту приписывают разный символ, но в большинстве случаев принято считать, что человек — это символ евангелиста Марка, чье Евангелие можно назвать самым незамысловатым, самым простым и самым человечным; лев — символ евангелиста Матфея, потому что он, как никто другой, видел в Иисусе Мессию и льва колена Иуды; телец (вол) — символ евангелиста Луки, потому что это животное использовали и для служения и для жертвоприношения, а он видел в Иисусе великого слугу людей и универсальную жертву за все человечество; орел — символ евангелиста Иоанна, потому что из всех живых существ только орел может смотреть не будучи ослеплен прямо на солнце и проникать в вечные тайны, вечные истины и в самые мысли Бога. У Иоанна самый проницательный взгляд из всех новозаветных авторов. Многие люди считают, что они ближе всего к Богу и к Иисусу Христу, когда читают Евангелие от Иоанна, а не любую другую книгу.

Евангелие, отличающееся от других

Стоит только бегло прочитать четвертое Евангелие, чтобы увидеть, что оно отличается от трех других: в нем нет многих событий, которые включены в остальные три. В четвертом Евангелии ничего не сказано о рождении Иисуса, о Его крещении, о Его искушениях, в нем ничего не сказано о Тайной Вечере, о Гефсиманском саде и о Вознесении. В нем не говорится об исцелении людей, одержимых бесами и злыми духами, и, удивительнее всего, в нем нет ни одной притчи Иисуса, которые являются бесценной частью остальных трех Евангелий. В трех Евангелиях Иисус постоянно говорит этими чудесными притчами, и легко запоминающимися, короткими, выразительными предложениями. А в четвертом Евангелии речи Иисуса занимают иногда целую главу и часто представляют собой сложные, изобилующие доказательствами заявления, совершенно отличные от тех сжатых, незабываемых изречений в других трех Евангелиях.

Еще более удивительно, что факты из жизни и служения Иисуса, приведенные в четвертом Евангелии, отличаются от того, что приведено в других Евангелиях.

1. В Евангелии от Иоанна иначе изложено начало служения Иисуса. В других трех Евангелиях совершенно ясно сказано, что Иисус начал выступать с проповедями лишь после заключения в темницу Иоанна Крестителя. «После же того, как предан был Иоанн, пришел Иисус в Галилею, проповедуя Евангелие Царства Божия (Мар. 1,14; Лук. 3,18.20; Мат. 4,12). По Евангелию от Иоанна же выходит, что был довольно длительный период, когда проповедование Иисуса совпадало с деятельностью Иоанна Крестителя (Иоан. 3,22-30; 4,1.2).

2. В Евангелии от Иоанна иначе представлена область, в которой проповедовал Иисус. В других трех Евангелиях главной областью проповедования была Галилея и в Иерусалиме Иисус не был до последней недели своей жизни. Согласно Евангелию от Иоанна Иисус большей частью проповедовал в Иерусалиме и Иудее и лишь эпизодически заходил в Галилею (Иоан. 2,1-13; 4,35-51; 6,1 — 7,14). По Иоанну Иисус находился в Иерусалиме на Пасху, что совпало с очищением Храма (Иоан. 2,13); во время неназванного праздника (Иоан. 5,1); во время праздника Кущей (Иоан. 7,2.10). Он был там зимой, во время праздника Обновления (Иоан. 10,22). Согласно четвертому Евангелию, Иисус после этого праздника вообще больше не покидал Иерусалима; после главы 10 Он все время находился в Иерусалиме. Это значит, что Иисус оставался там в течение многих месяцев, от зимнего праздника Обновления до весны, до Пасхи, во время которой он был распят.

Надо сказать, что именно этот факт получил в Евангелии от Иоанна правильное отражение. Из других Евангелий видно, как Иисус сокрушался о судьбе Иерусалима, когда наступила последняя неделя. «Иерусалим, Иерусалим избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз Я хотел собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!» (Мат. 23,37; Лук. 13,34). совершенно очевидно, что Иисус не мог сказать такое, если бы Он не побывал несколько раз в Иерусалиме и не обращался неоднократно к его жителям. С первого Своего посещения Он не мог бы сказать этого.

Именно это различие позволило «отцу истории Церкви» Евсевию (263-340гг.), епископу в Кесарии Палестинской и автору древнейшей истории Церкви от рождества Христова до 324 г., предложить одно из первых объяснений отличия четвертого Евангелия от остальных трех. Евсевий заявил, что в его время (около 300-го г.), многие ученые-богословы придерживались такого взгляда: первым проповедовал иудеям Матфей, но настало время, когда он должен был пойти проповедовать и другим народам; перед тем, как отправиться в путь, он записал все, что он знал о жизни Христа, на древнееврейском языке и «таким образом облегчил потерю тем, кого он должен был оставить». После того, как Марк и Лука написали свои Евангелия, Иоанн все еще изустно проповедовал историю жизни Иисуса. «Наконец он приступил к ее описанию и вот почему. Когда упомянутые три Евангелия стали доступны всем и дошли до него тоже, говорят, что он одобрил их и подтвердил их истинность, но добавил, что в них отсутствовал рассказ о деяниях, совершенных Иисусом в самом начале Его служения… И потому, говорят, Иоанн описал в своем Евангелии период, опущенный ранними евангелистами, т. е. деяния, совершенные Спасителем в период до заключения в темницу Иоанна Крестителя, а остальные три евангелиста описывают события, имевшие место после этого времени. Евангелие от Иоанна — это повествование о первых деяниях Христа, тогда как в других повествуется о позднейшей Его жизни» (Евсевий, «История Церкви» 5,24).

Следовательно, согласно Евсевию, вообще не существует никакого противоречия между четвертым и остальными тремя Евангелиями; все различие объясняется тем, что в четвертом Евангелии, по крайней мере в первых главах, повествуется о служении в Иерусалиме, которое предшествовало проповедованию в Галилее и происходило тогда, когда Иоанн Креститель еще находился на свободе. Вполне возможно, что это объяснение Евсевия, по крайней мере в некоторой части, справедливо.

3. По Иоанну и длительность служения Иисуса была другой. Из остальных трех Евангелий вытекает, что оно длилось всего один год. На все время служения приходится всего одна Пасха. В Евангелии от Иоанна же три Пасхи: одна совпадает с очищением Храма (Иоан. 2,13); другая где-то совпадает со временем насыщения пяти тысяч (Иоан. 6,4); и наконец, последняя Пасха, когда Иисус был распят. По Иоанну служение Христа должно длиться около трех лет, чтобы можно было расположить во времени все эти события. И опять же Иоанн несомненно прав: оказывается это же видно при внимательном чтении остальных трех Евангелий. Когда ученики срывали колосья (Мар. 2,23), должно быть, была весна. Когда были насыщены пять тысяч — они расселись на зеленой траве (Мар. 6,39), следовательно, снова была весна, и между этими двумя событиями должен был пройти год. За этим следует путешествие через Тир и Сидон и Преображение. На горе Преображения Петр хотел построить три кущи и остаться там. совершенно естественно предположить, что это было во время праздника Поставления Кущей, почему Петр и предложил это сделать (Мар. 9,5), то есть в начале октября. После этого следует период до последней Пасхи в апреле. Тем самым, из изложенного в трех Евангелиях можно вывести, что служение Иисуса продолжалось так же три года, как это представлено и у Иоанна.

4. Но у Иоанна имеются и существенные отличия от трех других Евангелий. Вот два примечательных примера. Во-первых, у Иоанна очищение Храма отнесено к началу служения Иисуса (Иоан. 2,13-22), тогда как другие евангелисты помещают его в конец (Мар. 11,15-17; Мат. 21,12.13; Лук. 19,45.46). Во-вторых, Иоанн относит Распятие Христа на день, предшествовавший Пасхе, тогда как другие евангелисты относят его на самый день Пасхи.

Мы вовсе не должны закрывать глаза на различия, существующие между Евангелием от Иоанна, с одной стороны, и остальными Евангелиями с другой.

Особенные знания Иоанна

Совершенно очевидно, что если Евангелие от Иоанна отличается от других евангелистов, то это не из-за незнания или отсутствия информации. Хотя он и не упоминает многого из того, что приводят остальные, он приводит многое такое, чего у них нет. Только Иоанн рассказывает о брачном пире в Кане Галилейской (2,1-11); о посещении Иисуса Никодимом (3,1-17); о самарянке (4); о воскресении Лазаря (11); о том, как Иисус мыл ноги Своим ученикам (13,1-17); о Его прекрасном учении о Святом Духе, Утешителе, рассыпанном в главах (14-17). Лишь в повествовании Иоанна действительно оживают перед нашими глазами многие ученики Иисуса и мы слышим речь Фомы (11,16; 14,5; 20,24-29), а Андрей становится подлинной личностью (1,40.41; 6,8.9; 12,22). Только у Иоанна узнаем мы нечто о характере Филиппа (6,5-7; 14,8.9); слышим злой протест Иуды при помазании миром Иисуса в Вифании (12,4.5). И надо отметить, что, как ни странно, эти мелкие штрихи открывают нам поразительно многое.

Портреты Фомы, Андрея и Филиппа в Евангелии от Иоанна подобны маленьким камеям или виньеткам, в которых незабываемо набросан характер каждого из них.

Далее, у евангелиста Иоанна мы снова и снова встречаем мелкие дополнительные детали, которые читаются как свидетельства очевидца: мальчик принес Иисусу не просто хлебы, а ячменные хлебы (6,9); когда Иисус пришел к ученикам, пересекавшим в шторм озеро, они проплыли около двадцати пяти или тридцати стадий (6,19); в Кане Галилейской было шесть каменных водоносов (2,6). Только у Иоанна говорится о четырех солдатах, бросавших жребий из-за цельнотканой одежды Иисуса (19,23); только он знает, сколько смеси смирны и алоэ было использовано для помазания тела Иисуса (19,39); только он помнит, как во время помазания Иисуса в Вифании дом наполнился благоуханием (12,3). Многое из этого кажется на первый взгляд незначительными деталями и они остались бы непонятными, если бы не были воспоминаниями очевидца.

Как бы ни отличалось Евангелие от Иоанна от остальных Евангелий, это отличие надо объяснять не незнанием, а как раз тем, что у Иоанна было больше знаний, или он располагал лучшими источниками, или же лучшей памятью, чем остальные.

Другим доказательством того, что автор четвертого Евангелия обладал особой информацией, является то, что он очень хорошо знал Палестину и Иерусалим. Он знает как долго строился иерусалимский Храм (2,20); что иудеи и самаряне постоянно конфликтовали (4,9); что иудеи держались невысокого мнения о женщине (4,9); как иудеи смотрели на субботу (5,10; 7,21-23; 9,14). Он хорошо знает Палестину: он знает две Вифании, одна из которых находилась за Иорданом (1,28; 12,1); он знает, что из Вифсаиды были некоторые из учеников (1,44; 12,21); что Кана находится в Галилее (2,1; 4,46; 21,2); что город Сихарь находится недалеко от Сихема (4,5). Он, как говорится, знал в Иерусалиме каждую улицу. Он знает овечьи ворота и купальню около них (5,2); он знает купальню Силоам (9,7); притвор Соломона (9,23); поток Кедрон (18,1); Лифостротон, что по-еврейски Гаввафа (9,13); Голгофу, похожую на череп (место Лобное, 19,17). Надо помнить, что в 70 г. Иерусалим был разрушен, а Иоанн начал писать свое Евангелие не ранее 100-го г. и, тем не менее, он помнил в Иерусалиме все.

Обстоятельства, в которых писал Иоанн

Мы уже видели, что есть большое различие между четвертым Евангелием и остальными тремя Евангелиями, и мы видели, что причиной этому никак не могла быть неосведомленность Иоанна, и потому мы должны спросить себя: «Какую же цель преследовал он, когда писал свое Евангелие?» Если мы уясним себе это, мы выясним, почему он отобрал именно эти факты и почему он их показал именно так.

Четвертое Евангелие было написано в Ефесе около 100-го года. К этому времени в христианской Церкви наметились две особенности. Во-первых, христианство пришло в языческий мир. К тому времени христианская Церковь перестала носить в основном иудейский характер: большинство приходивших в нее членов происходили не из иудейской, а из эллинистической культуры, и потому Церковь должна была заявить о себе по-новому. Это вовсе не значит, что нужно было изменить христианские истины; просто их нужно было выразить по-новому.

Возьмем хотя бы такой пример. Допустим, грек принялся читать Евангелие от Матфея, но как только от открывал его, он наталкивался на длинную родословную. Родословные были понятным делом для иудеев, но были совершенно непонятны грекам. Читая, грек видит, что Иисус был сыном Давида — царя, о котором греки никогда не слыхали, который к тому же был символом расовых и националистических чаяний иудеев, которые нисколько не волновали этого грека. Этот грек сталкивается с таким понятием, как Мессия, и опять же он никогда прежде не слышал этого слова. А обязательно ли нужно греку, решившему стать христианином, полностью перестраивать свой образ мышления и вживаться в иудейские категории? Должен ли он, прежде чем он может стать христианином, выучить добрую часть иудейской истории и иудейской апокалипсической литературы, в которой рассказывается о пришествии Мессии. Как выразился английский богослов Гудспид: «Разве не мог он познакомиться непосредственно с сокровищами христианского спасения, не погрязнув навечно в иудаизме? Нужно ли было ему расставаться со своим интеллектуальным наследием и начинать думать исключительно в иудейских категориях и иудейскими понятиями?»

Иоанн подходит к этому вопросу честно и прямо: он нашел одно из величайших решений, которые когда-либо приходили кому-либо в голову. Позже, в комментарии, мы намного полнее рассмотрим решение Иоанна, а сейчас лишь коротко остановимся на нем. У греков было два великих философских понятия.

а) Во-первых, у них было понятие Логоса. В греческом оно имеет два значения: слово (речь) и смысл (понятие, причина). Иудеи хорошо знали о всесильном слове Божием. «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» (Быт. 1,3). А грекам хорошо была известна идея причины. Греки смотрели на мир и видели в нем удивительный и надежный порядок: ночь и день неизменно меняются в строгом порядке; времена года неизменно следуют друг за другом, звезды и планеты движутся по неизменным орбитам — у природы есть свои неизменные законы. Откуда этот порядок, кто создал его? На это греки отвечали уверенно: Логос, Божественный разум создал этот величественный мировой порядок. «А что дает человеку способность думать, рассуждать и знать?» -спрашивали себя греки дальше. И опять же уверенно отвечали: Логос, Божественный разум пребывающий в человеке, делает его мыслящим.

Евангелие от Иоанна как бы говорит: «Всю жизнь ваше воображение поражал этот великий, направляющий и сдерживающий Божественный разум. Божественный разум пришел на землю во Христе, в облике человеческом. Взгляните на Него и вы увидите, что это такое — Божественный разум и Божественная воля». Евангелие от Иоанна дало новое понятие, в котором греки могли мыслить об Иисусе, в котором Иисус был представлен как Бог, выступающий в облике человеческом.

б) У греков была теория о двух мирах. Один мир -это тот, в котором мы живем. Это был, по их представлениям, в некотором смысле прекрасный мир, но это был мир теней и копий, нереальный мир. Другой же был реальный мир, в котором пребывают вечно великие реальности, от которого земной мир лишь бледная и бедная копия. Мир невидимый был для греков реальным миром, а мир видимый — лишь тенью и нереальностью.

Греческий философ Платон систематизировал это представление в своем учении о формах или идеях. Он считал, что в мире невидимом есть совершенные бестелесные прообразы всех вещей, а все вещи и предметы этого мира являются лишь тенями и копиями этих извечных прообразов. Попросту говоря, Платон считал, что где-то существует прообраз, идея стола, причем все столы на земле представляют собой лишь несовершенные копии этого прообраза стола. А самая великая реальность, высшая идея, прообраз всех прообразов и форма всех форм есть Бог. Оставалось, однако, решить вопрос о том, как попасть в этот реальный мир, как уйти от наших теней к вечным истинам. И Иоанн заявляет, что именно эту возможность дает нам Иисус Христос. Он Сам есть реальность, пришедшая к нам на землю. В греческом языке для передачи понятия реальный в этом смысле употребляется слово алефейнос, которое очень близко связано со словом алефес, что значит истинный, подлинный и алефейа, что значит истина. В Библии греческое алефейнос переведено как истинный, но было бы правильно также перевести его как реальный. Иисус — реальный свет (1,9). Иисус — реальный хлеб (6,32); Иисус — реальная виноградная лоза (15,1); суд Христа -реален (8,16).

Один Иисус реален в нашем мире теней и несовершенств.

Из этого следуют некоторые выводы. Каждое деяние Иисуса было не только действием во времени, но и представляет собой окно, через которое мы можем видеть реальность. Именно это имеет в виду евангелист Иоанн, когда он говорит о совершенных Иисусом чудесах, как о знаках (семейа). Чудесные свершения Иисуса не просто чудесны, они представляют собой окна, открытые в реальность, которая есть Бог. Именно этим объясняется тот факт, что Евангелие от Иоанна передает совершенно иначе, нежели остальные три евангелиста, истории о совершенных Иисусом чудесах.

а) В четвертом Евангелии не чувствуется того оттенка сострадания, который присутствует в рассказах о чудесах во всех других Евангелиях. В других Евангелиях Иисус умилостивился над прокаженным (Мар. 1,41); сочувствует Иаиру (Мар. 5,22) и отцу страдающего эпилепсией мальчика (Мар. 9,-19). Лука, когда Иисус воскресил сына вдовы из города Наин, прибавляет с бесконечной нежностью «и отдал его Иисус матери его» (Лук. 7,15). А в Евангелии от Иоанна чудеса Иисуса не столько акты сострадания, сколько демонстрация славы Христа. Так Иоанн комментирует после чуда, совершенного в Кане Галилейской: «Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской и явил славу Свою» (2,11). Воскрешение Лазаря произошло «к славе Божией» (11,4). Слепота слепорожденного существовала «чтобы на нем явились дела Божий» (9,3). Иоанн не хочет сказать, что в чудесах Иисуса не было любви и сострадания, но он в первую очередь видел в каждом чуде Христа славу Божественной реальности, врывающейся во время и в человеческие дела.

б) В четвертом Евангелии чудеса Иисуса часто сопровождаются длинными рассуждениями. За описанием насыщения пяти тысяч идет длинное рассуждение о хлебе жизни (гл. 6); исцелению слепорожденного предшествует высказывание Иисуса о том, что Он — свет миру (гл. 9); воскрешению Лазаря предшествует фраза Иисуса о том, что Он есть воскресение и жизнь (гл. 11). В глазах Иоанна чудеса Иисуса не просто единичные акты во времени, они — возможность видеть то, что Бог делает всегда, и возможность видеть, как поступает Иисус всегда: они есть окна в Божественную реальность. Иисус не просто накормил однажды пять тысяч — это было иллюстрацией того факта, что Он навечно реальный хлеб жизни; Иисус не просто однажды открыл глаза слепому: Он — навечно свет миру. Иисус не просто однажды воскресил из мертвых Лазаря — Он навечно и для всех воскресение и жизнь. Чудо никогда не представлялось Иоанну изолированным актом — оно всегда было для него окном в реальность того, Кем Иисус всегда был и есть, того, что Он всегда делал и делает.

Опираясь именно на это, великий ученый Климент Александрийский (около 230 г.) сделал одно из самых известных заключений о происхождении четвертого Евангелия и о цели его написания. Он считал, что сперва были написаны Евангелия, в которых приведены родословные, то есть Евангелия от Луки и от Матфея, после этого Марк написал свое Евангелие по просьбе многих, слышавших проповеди Петра, и включил в него те материалы, которые использовал в своих проповедях Петр. И лишь после этого «самым последним, Иоанн, увидев, что все связанное с материальными аспектами проповедей и учения Иисуса, получило надлежащее отражение, и побуждаемый своими друзьями и вдохновленный Святым Духом, написал духовное Евангелие (Евсевий, «История Церкви», 6,14). Климент Александрийский хочет тем самым сказать, что Иоанна интересовали не столько факты, сколько их смысл и значение, что он искал не факты, а истину. Иоанн видел в деяниях Иисуса не просто события, протекавшие во времени; он видел в них окна в вечность, и подчеркивал духовное значение слов и деяний Иисуса, чего никто другой из евангелистов даже не попытался сделать.

Это заключение о четвертом Евангелии до сего дня остается одним из самых правильных. Иоанн написал не историческое, а духовное Евангелие.

Таким образом, в Евангелии от Иоанна Иисус представлен как сошедший на землю воплощенный Божественный разум и как Единственный, обладающий реальностью и способный вывести людей из мира теней в мир реальный, о котором мечтали Платон и великие греки. Христианство, облаченное когда-то в иудейские категории, обрело величие греческого мировоззрения.

Возникновение ересей

В то время, когда писалось четвертое Евангелие, перед Церковью стояла одна важная проблема — возникновение ереси. Прошло уже семьдесят лет с тех пор, как Иисус Христос был распят. За это время Церковь превратилась в стройную организацию; вырабатывались и устанавливались богословские теории и кредо веры, мысли человеческие неизбежно бродили и сбивались с пути истинного и возникали ереси. А ересь редко бывает совершенной ложью. Она возникает обычно вследствие особенного подчеркивания одного аспекта истины. Мы видим, по крайней мере, две ереси, который автор четвертого Евангелия стремился опровергнуть.

а) Были такие христиане, по крайней мере среди иудеев, которые ставили слишком высоко Иоанна Крестителя. В нем было нечто такое, что очень привлекало иудеев. Он был последним из пророков и он говорил голосом пророка. Нам известно, что в позднейшие времена в ортодоксальном иудаизме официально существовала признанная секта последователей Иоанна Крестителя. В Деян. 19,1-7 мы встречаем небольшую группу людей из двенадцати человек, члены которой принадлежали к христианской Церкви, но были крещены лишь Иоанновым крещением.

Автор четвертого Евангелия снова и снова спокойно, но твердо, ставит Иоанна Крестителя на надлежащее место. Иоанн Креститель сам неоднократно утверждал, что он не претендует на высшее место и не имеет на него права, но безоговорочно уступал это место Иисусу. Мы уже видели, что по другим Евангелиям служение и проповедование Иисуса началось только после того, как Иоанн Креститель был посажен в темницу, а в четвертом Евангелии говорится о времени, когда служение Иисуса совпадало с проповедованием Иоанна Крестителя. Вполне возможно, что автор четвертого Евангелия вполне сознательно воспользовался этим доводом, чтобы показать, что Иисус и Иоанн действительно встречались и что Иоанн воспользовался этими встречами, чтобы признать и побудить других признать превосходство Иисуса. Автор четвертого Евангелия подчеркивает, что Иоанн Креститель «не был свет» (1,8), и он сам совершенно определенно отрицал наличие у него каких-либо притязаний быть Мессией (1,20 и сл.; 3,28; 4,1; 10,41) и что нельзя даже допускать, будто он нес более важное свидетельство (5,36). В четвертом Евангелии нет критики Иоанна Крестителя; в нем есть упрек тем, кто отводит ему место, которое принадлежит Иисусу, и лишь Ему Одному.

б) Кроме того, в эпоху написания четвертого Евангелия получила широкое распространение ересь, известная под общим названием гностицизм. Если мы не разберемся в нем подробно, мы не заметим доброй доли величия евангелиста Иоанна и упустим определенный аспект стоявшей перед ним задачи. В основе гностицизма лежало учение о том, что материя по существу своему порочна и пагубна, а дух по существу своему благ. Гностики поэтому делали вывод, что Бог Сам не мог касаться материи и, потому, Он не создавал мира. Он, по их мнению, испускал серию эманации (излучений), каждое из которых было все дальше и дальше от Него, пока, наконец, одно из этих излучений оказалось настолько далеким от Него, что оно могло соприкоснуться с материей. Вот эта-то эманация (излучение) и была создателем мира.

Эта идея, сама по себе достаточно порочная, была еще больше испорчена одним дополнением: каждая из этих эманации, по мнению гностиков, знала все меньше и меньше о Боге, пока однажды не настал такой момент, когда эти эманации не только совершенно потеряли знание Бога, но и стали совершенно враждебны Ему. И потому гностики в конце концов, сделали заключение, что бог-создатель не только был совершенно отличен от реального Бога, но и совершенно чужд ему и враждебно к Нему настроен. Один из лидеров гностиков Церинтий говорил, что «мир был сотворен не Богом, а некоей силой очень далекой от Него и от той Силы, которая правит всей вселенной, и чуждой Бога, Который стоит над всем».

Гностики следовательно считали, что Бог вообще не имеет никакого отношения к сотворению мира. Вот потому то Иоанн и начинает свое Евангелие звучным заявлением: «Все чрез Него начало быть и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (1,3). Вот почему Иоанн настаивает на том, что «так возлюбил Бог мир» (3,16). Перед лицом гностицизма, который так отдалял Бога и обращал Его в существо, которое вообще не могло иметь ничего общего с миром, Иоанн представил христианскую концепцию Бога, Который сотворил мир и Чье присутствие заполняет мир, который Он сотворил.

Теория гностиков оказывала влияние и на их идею об Иисусе.

а) Одни гностики считали, что Иисус — одна из этих эманации, которые излучал Бог. Они считали, что Он никак не связан с Божественностью, что Он — своего рода полубог, удаленный от подлинного реального Бога, что Он — всего лишь одно из существ, стоящих между Богом и миром.

б) Другие гностики считали, что у Иисуса не было настоящего тела: тело — это плоть, а Бог не может, по их мнению, коснуться материи, и потому Иисус был своего рода призраком, не имевшим реального тела и настоящей крови. Они, например, считали, что когда Иисус ступал по земле, Он не оставлял никаких следов, потому что Его тело не имело ни веса, ни вещества. Они бы никогда не могли сказать: «И Слово стало плотию» (1,14). Выдающийся отец западной церкви Аврелий Августин (354-430 гг.), епископ в Гипоне (северная Африка), рассказывает, что он много читал современных ему философов и нашел, что много у них очень похоже на то, что написано в Новом Завете, но, говорит он: «Я не нашел у них такой фразы: «Слово стало плотию и обитало с нами». Вот почему Иоанн в своем первом послании настаивал на том, что Иисус пришел во плоти, и заявил, что всякий, кто отрицает это, движим духом антихриста (1 Иоан. 4,3). Эта ересь известна под именем докетизм. Это слово происходит от греческого докейн, что значит казаться, и ересь называется так потому, что ее последователи считали, что людям лишь казалось, будто Иисус был человеком.

в) Некоторые гностики придерживались разновидности этой ереси: они считали, что Иисус был человек, на которого при его крещении сошел Дух Святой. Этот Дух пребывал в Нем на протяжении всей Его жизни до ее конца, но в виду того, что Дух Божий не может ни страдать, ни умереть, Он покинул Иисуса до того, как Он был распят. Громкий крик Иисуса на кресте они передавали так: «Сила Моя, Сила Моя! почему ты Меня оставила?» И в своих книгах эти еретики рассказывали о людях, разговаривавших на Елеонской горе с изображением, очень похожем на Него, хотя человек Иисус умирал на кресте.

Таким образом, ереси гностиков выливались в два рода верований: одни не верили в Божественность Иисуса и считали Его одной из эманации, которые излучал Бог, другие же не верили в человеческую сущность Иисуса и считали Его похожим на человека призраком. Верования гностиков разрушали одновременно подлинную Божественность и подлинную человеческую природу Иисуса.

Человеческая природа Иисуса

Иоанн отвечает на эти теории гностиков и именно этим объясняется странная парадоксальность двойных акцентов, которые он ставит в своем Евангелии. Ни в одном другом Евангелии не подчеркивается так ясно истинная человеческая природа Иисуса, как в Евангелии от Иоанна. Иисус был крайне возмущен тем, что люди продавали и покупали в Храме (2,15)", Иисус физически устал от долгого пути, усевшись у колодца в Сихаре в Самарии (4,6); ученики предлагали Ему еду так же, как они предлагали бы ее любому голодному человеку (4,3); Иисус сочувствовал тем, кто был голоден, и тем, кто чувствовал страх (6,5.20); Он чувствовал печаль и даже плакал, как это делал бы всякий понесший утрату (11,33.35.-38); когда Иисус был при смерти на кресте, Его запекшиеся губы шептали: «Жажду» (19,28). В четвертом Евангелии мы видим Иисуса человека, а не тень или призрак, в Нем мы видим человека, знавшего усталость изнуренного тела и раны страдающей души и страдающего ума. В четвертом Евангелии перед нами подлинно человечный Иисус.

Божественность Иисуса

С другой стороны, ни в одном другом Евангелии не показана так ярко Божественность Иисуса.

а) Иоанн подчеркивает предвечность Иисуса. «Прежде, нежели был Авраам, — сказал Иисус, — Я есмь» (8,58). У Иоанна Иисус говорит о славе, которую Он имел у Отца прежде бытия мира (17,5). Он снова и снова говорит о том, что сошел с небес (6,33-38). Иоанн видел в Иисусе Того, Кто был всегда, даже до бытия мира.

б) Четвертое Евангелие подчеркивает, как ни одно другое, всеведение Иисуса. Иоанн считает, что Иисус совершенно определенно имел сверхъестественное знание о прошлом самарянки (4,16.17); совершенно очевидно, что Он знал, как давно был болен человек, лежавший в купальне Вифезда, хотя никто не говорит Ему об этом (5,6); еще не задав Филиппу вопрос, Он уже знал какой получит ответ (6,6); Он знал, что Иуда предаст Его (6,61-64); Он знал о смерти Лазаря еще до того, как ему сказали об этом (11,14). Иоанн видел в Иисусе Того, Кто обладал особым сверхъестественным знанием, независимым от того, что кто-нибудь мог сказать Ему, Ему не нужно было задавать вопросов, потому что Он знал все ответы.

в) В четвертом Евангелии подчеркивается также тот факт, что Иисус всегда поступал совершенно самостоятельно, без всякого влияния на Него со стороны кого-нибудь. Чудо в Кане Галилейской Он совершил по собственной инициативе, а не по просьбе Своей Матери (2,4); побуждения Его братьев не имели никакого отношения к Его посещению Иерусалима во время праздника Кущей (7,10); никто из людей не лишил Его жизни, никто из людей не мог сделать этого. Он отдал Свою жизнь совершенно добровольно (10,18; 19,11). В глазах Иоанна Иисус обладал Божественной независимостью от всякого человеческого влияния. Он был совершенно независим в своих действиях.

Опровергая гностиков и их странные верования, Иоанн неопровержимо показывает как человеческую сущность Иисуса, так и Его Божественность.

Автор четвертого Евангелия

Мы видим, что автор четвертого Евангелия поставил своей целью показать христианскую веру таким образом, чтобы она стала интересной и для греков, к которым христианство теперь пришло, и, одновременно, выступить против ересей и заблуждений, возникших внутри Церкви. Мы продолжаем спрашивать себя: кто был его автором? Предания единодушно говорят, что автором был апостол Иоанн. Мы увидим, что вне всякого сомнения, за этим Евангелием действительно стоит авторитет Иоанна, хотя вполне возможно, что записал его и придал ему его форму не он. Соберем все, что мы знаем об Иоанне.

Он был младшим из сыновей Зеведея, у которого была рыбачья лодка на Галилейском море и который был достаточно богат, чтобы нанимать на службу наемных рабочих (Мар. 1,19.20). Мать Иоанна звали Саломией и, вполне возможно, что она была сестрой Марии, Матери Иисуса (Мат. 27,56; Мар. 16,1). Иоанн вместе со своим братом Иаковом по призванию Иисуса последовали за Ним (Мар. 1,20).

Складывается впечатление, что Иаков и Иоанн рыбачили вместе с Петром (Лук. 5,7-10). Иоанн принадлежал к ближайшим ученикам Иисуса, потому что список учеников всегда начинается именами Петра, Иакова и Иоанна, а при некоторых великих событиях присутствовали только эти три (Мар. 3,17; 5,37; 9,2; 14,33).

По характеру Иоанн, совершенно очевидно, был беспокойным и честолюбивым человеком. Иисус дал Иоанну и его брату имя Воанергес, что значит сыны Громовые. Иоанн и его брат Иаков были нетерпеливы и выступали против всякого своеволия со стороны других (Мар. 9,38; Лук. 9,49). Темперамент их был столь необуздан, что они были готовы стереть с лица земли самарянскую деревню, потому что там им не оказали гостеприимства, когда они находились на пути в Иерусалим (Лук. 9,54). Или они сами, или мать их Саломия лелеяли честолюбивые замыслы. Они просили Иисуса, чтобы Он, когда получит Свое Царствие, посадил их по правую и левую сторону в славе Своей (Мар. 10,35; Мат. 20,20). В синоптических Евангелиях Иоанн представлен вожаком всех учеников, членом интимного кружка Иисуса, и тем не менее, крайне честолюбивым и нетерпеливым.

В книге Деяний святых Апостолов Иоанн всегда выступает вместе с Петром, но сам не говорит. Его имя стоит среди первых трех в списке апостолов (Деян. 1,13). Иоанн был вместе с Петром, когда они исцелили хромого около Красных ворот Храма (Деян. 3,1 и сл.). Вместе с Петром его привели и поставили перед Синедрионом и начальниками иудеев; на суде оба вели себя поразительно смело (Деян. 4,1-13). Иоанн отправился вместе с Петром в Самарию проверить сделанное там Филиппом (Деян. 8,-14).

В посланиях Павла имя Иоанна упоминается только один раз. В Гал. 2,9 он назван столпом Церкви наряду с Петром и Иаковом, одобрившими действия Павла. Иоанн был сложным человеком: с одной стороны он был одним из вожаков среди апостолов, членом интимного кружка Иисуса — Его ближайших друзей; с другой стороны, он был своенравным, честолюбивым, нетерпеливым и в то же время мужественным человеком.

Мы можем посмотреть, что рассказывали об Иоанне в эпоху молодой Церкви. Евсевий рассказывает, что он был сослан на остров Патмос в царствование римского императора Домициана (Евсевий, «История Церкви», 3,23). Там же Евсевий рассказывает позаимствованную у Климента Александрийского характерную историю об Иоанне. Он стал своего рода епископом Малой Азии и посетил однажды одну из церковных общин вблизи Ефеса. Среди прихожан он заметил стройного и очень красивого юношу. Иоанн обратился к пресвитеру общины и сказал: «Передаю этого юношу под твою ответственность и заботу, и призываю прихожан в свидетели этого».

Пресвитер забрал юношу в свой дом, заботился о нем и наставлял его, и настал день, когда юноша был крещен и принят в общину. Но вскоре после этого он сошелся с плохими друзьями и совершил столько преступлений, что стал в конце концов главарем банды убийц и воров. Когда через некоторое время Иоанн снова посетил эту общину, он обратился к пресвитеру: «Восстанови доверие, которое я и Господь оказали тебе и церкви, которой ты руководишь». Пресвитер сперва вовсе не понял, о чем говорит Иоанн. «Я имею в виду, чтобы ты дал отчет о душе юноши, которого я доверил тебе», — сказал Иоанн. «Увы, — ответил пресвитер, — он погиб». «Погиб?» — спросил Иоанн. «Для Бога он погиб, — ответил пресвитер, — он отпал от благодати и был вынужден бежать из города за свои преступления, и теперь он разбойник в горах». И Иоанн отправился прямо в горы, умышленно дал захватить себя бандитам, которые и привели его к юноше, который был теперь главарем банды. Мучимый стыдом, юноша пытался убежать от него, но Иоанн бежал за ним. «Сын мой! — кричал он, — Ты бежишь от своего отца. Я слаб и стар, сжалься надо мною, сын мой; не бойся, еще есть надежда на твое спасение. Я буду защищать тебя пред Господом Иисусом Христом. Если нужно, я с радостью умру за тебя, как Он умер за меня. Остановись, подожди, поверь! Это Христос послал меня к тебе». Такой призыв разбил сердце юноши, он остановился, отбросил свое оружие и зарыдал. Вместе с Иоанном спустился он с горы и вернулся в Церковь и на христианский путь. Здесь мы видим любовь и мужество Иоанна.

Евсевий (3,28) рассказывает еще одну историю об Иоанне, которую он нашел у Иринея (140-202 гг.), ученика Поликарпа Смирнского. Как мы уже отмечали, Церинтий был одним из ведущих гностиков. «Апостол Иоанн однажды пришел в баню, но узнав, что там находится Церинтий, вскочил со своего места и бросился вон, потому что не мог оставаться с ним под одной крышей, и посоветовал своим спутникам поступить так же. «Уйдем, чтобы баня не завалилась, — сказал он, — потому что там внутри находится Церинтий, враг истины». Вот еще один штрих к темпераменту Иоанна: Воанергес еще не умер в нем.

Иоанн Кассион (360-430 гг.), внесший значительный вклад в развитие учения о благодати и в развитие западноевропейского монашества приводит другую историю об Иоанне. Однажды его нашли играющим с прирученной куропаткой. Более строгий брат упрекнул его в том, что он попусту тратит свое время, на что Иоанн ответил: «Если лук всегда держать натянутым, он скоро перестанет стрелять прямо».

У Иеронима из Далмации (330-419 гг.) есть рассказ о последних словах Иоанна. Когда он был при смерти, ученики спросили его, что бы он хотел сказать им напоследок. «Дети мои, — сказал он, -любите друг друга», и потом повторил это еще раз. «И это все?» спросили его. «Этого достаточно, -сказал Иоанн, — ибо это завет Господа».

Любимый ученик

Если мы тщательно следили за сказанным здесь об апостоле Иоанне, мы должны были заметить одну вещь: всю нашу информацию мы взяли из первых трех Евангелий. Удивительно, что в четвертом Евангелии ни разу не упоминается имя апостола Иоанна. Но зато упоминаются два других человека.

Во-первых, говорится об ученике, которого любил Иисус. Он упоминается четыре раза. Он возлежал у груди Иисуса во время Тайной Вечери (Иоан. 13,23-25); ему на попечение оставил Иисус Матерь Свою, когда умирал на кресте (19,25-27); его и Петра встретила Мария Магдалина по возвращении из пустого гроба в первое утро Пасхи (20,2), и он присутствовал при последнем явлении воскресшего Иисуса своим ученикам на берегу Тивериадского моря (21.20).

Во-вторых, в четвертом Евангелии есть действующее лицо, которое мы назвали бы свидетель, очевидец. Когда в четвертом Евангелии говорится о том, как воин ударил Иисуса копьем в ребра, после чего тотчас истекла кровь и вода, за этим следует комментарий: «И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили» (19,35). В конце Евангелия снова говорится о том, что это любимый ученик свидетельствует все это, «и знаем, что истинно свидетельство его» (21,24). Здесь перед нами довольно странная вещь. В четвертом Евангелии Иоанн никогда не упоминается, а любимый ученик упоминается, и, кроме того, есть особый свидетель, очевидец всей истории. По традиции никогда не возникало сомнения в том, что любимый ученик — это Иоанн. Лишь немногие пытались увидеть в нем Лазаря, ибо сказано, что Иисус любил Лазаря (Иоан. 11,3.5), или богатого молодого человека, о котором говорится, что Иисус, взглянув на него, полюбил его (Мар. 10,21). Но хотя в Евангелии никогда не говорится об этом так подробно, по традиции любимого ученика всегда отождествляли с Иоанном и нет никакой нужды ставить это под сомнения.

Но встает одна очень реальная проблема — если допустить, что Иоанн действительно сам написал Евангелия, стал ли бы он действительно говорить о себе, как об ученике, которого Иисус любил? Захотел ли бы он выделять себя таким образом и как бы заявлять: «Я был Его любимцем, меня Он любил больше всех?» Может показаться маловероятным, чтобы Иоанн сам присвоил себе такой титул. Если он дан другими, это очень приятный титул, если же человек присваивает его себе сам, это граничит почти с невероятным тщеславием.

Может быть тогда это Евангелие было свидетельством Иоанна, но было записано кем-то другим?

Произведение церкви

В наших поисках истины мы начали с того, что отметили выдающиеся и исключительные моменты четвертого Евангелия. Наиболее примечательным моментом являются длинные речи Иисуса, занимающие иногда целые главы, и совершенно отличающиеся от того, как представлен Иисус своими речами в остальных трех Евангелиях. Четвертое Евангелие было написано около 100 г., то есть приблизительно через семьдесят лет после распятия Христа. Можно ли написанное через семьдесят лет считать дословной передачей сказанного Иисусом? Или это пересказ их с добавлением того, что стало более ясным со временем? Будем это помнить и учтем еще следующее.

Среди работ молодой Церкви до нас дошла целая серия отчетов и некоторые из них относятся к написанию четвертого Евангелия. Самый древний из них принадлежит Иренею, .который был учеником Поликарпа Смирнского, который, в свою очередь, был учеником Иоанна. Таким образом, между Иренеем и Иоанном существовала прямая связь. Иреней пишет: «Иоанн, ученик Господа, который также опирался на Его грудь, сам опубликовал Евангелие в Ефесе, когда он жил в Асии».

Наводит на мысли слово в этой фразе Иренея, что Иоанн не просто написал Евангелие; он говорит, что Иоанн опубликовал (Екседоке) его в Ефесе. Слово, которое употребил Иреней, наталкивает на мысль, что это была не просто частная публикация, а обнародование какого-то официального документа.

Другой отчет принадлежит Клименту Александрийскому, бывшему в 230 г. руководителем великой александрийской школы. Он писал: «Самым последним Иоанн, увидев, что все связанное с материальным и телесным, получило надлежащее отражение в Евангелиях, побуждаемый своими друзьями, написал духовное Евангелие».

Здесь большое значение имеет выражение будучи побуждаем своими друзьями. Становится ясно, что четвертое Евангелие — это больше, чем личное произведение одного человека, и что за ним стоит группа, община, церковь. В том же духе читаем о четвертом Евангелии в списке десятого века, который носит название «Кодекс Толетанус», в котором каждая из книг Нового Завета предварена коротким резюме. Относительно четвертого Евангелия там сказано следующее:

«Апостол Иоанн, которого Господь Иисус любил больше всех, последним написал свое Евангелие по просьбе епископов Ассийских против Церинтия и других еретиков».

И здесь снова мысль, что за четвертым Евангелием стоит авторитет группы и Церкви.

А теперь обратимся к очень важному документу, известному как Мураториев Канон — он назван так по имени открывшего его ученого Муратори. Это первый из когда-либо изданных Церковью списков книг Нового Завета, составленные в Риме в 170-м году. В нем не только перечислены книги Нового Завета, но приведены короткие отчеты о происхождении, природе и содержании каждый из них. Большой интерес представляет отчет о том, как было написано четвертое Евангелие:

«По просьбе своих друзей-учеников и своих епископов, Иоанн, один из учеников, сказал: «Поститесь со мной три дня от сего, и что бы ни открылось каждому из нас, будь то в пользу моего Евангелия или нет, расскажем это друг другу». В ту же ночь открылось Андрею, что Иоанн должен рассказать все, а ему должны помочь все остальные, которые потом и проверяют все написанное».

Мы не можем согласиться с тем, что апостол Андрей был в Ефесе в 100-м г. (видимо это был другой ученик), но здесь совершенно ясно сказано, что, хотя за четвертым Евангелием стоит авторитет, ум и память апостола Иоанна, оно является произведением не одного человека, а группы.

А теперь мы можем попытаться представить себе, что же произошло. Около 100-го г. в Ефесе вокруг апостола Иоанна была группа людей. Эти люди почитали Иоанна как святого и любили его, как отца: ему в то время, должно быть, было около ста лет. Они мудро рассудили, что было бы очень хорошо, если бы престарелый апостол записал свои воспоминания о тех годах, когда он был вместе с Иисусом.

Но в конце концов они сделали много больше. Мы можем представить себе, как они сидят и заново переживают прошлое. Они, должно быть, говорили друг другу: «А помнишь, как Иисус сказал…?» И Иоанн, должно быть, отвечал: «Да, и сейчас мы понимаем, что Иисус хотел этим сказать…» Другими словами, эти люди не только записывали то, что говорил Иисус — это была бы только победа памяти, они записывали и то, что Иисус подразумевал под этим. Их направлял в этом Сам Святой Дух. Иоанн продумал каждое сказанное когда-то Иисусом слово и сделал он это под направляющим руководством столь реального в нем Святого Духа.

Есть одна проповедь, озаглавленная «Чем становится Иисус для человека, который долго знает Его». Это название — отличное определение Иисуса, каким мы Его знаем по четвертому Евангелию. Все это превосходно изложил английский богослов А. Г. Н. Грин-Армитадж в книге «Иоанн, который воочию видел». Евангелие от Марка, говорит он, с его четким изложением фактов из жизни Иисуса, очень удобно для миссионера; Евангелие от Матфея, с его систематическим изложением учения Иисуса, очень удобно для наставника; Евангелие от Луки, с его глубокой симпатией к образу Иисуса, как друга всех людей, очень удобно для приходского священника или проповедника, а Евангелие от Иоанна — это Евангелие для созерцательного ума.

Грин-Армитадж говорит далее об очевидном отличии между Евангелиями от Марка и от Иоанна: «Оба эти Евангелия в некотором смысле одинаковы. Но там, где Марк видит вещи плоско, прямо, буквально, Иоанн видит их тонко, проникновенно, духовно. Можно сказать, что Иоанн освещает строки Евангелия от Марка светильником».

Это отличная характеристика четвертого Евангелия. Вот почему Евангелие от Иоанна является величайшим из всех Евангелий. Его целью была не передача слов Иисуса, как в газетном репортаже, а передача заложенного в них смысла. В нем говорит Воскресший Христос. Евангелие от Иоанна — это скорее Евангелие от Святого Духа. Его написал не Иоанн из Ефеса, его написал Святой Дух через Иоанна.

Записавший Евангелие

Нам нужно ответить еще на один вопрос. Мы уверены в том, что за четвертым Евангелием стоят ум и память апостола Иоанна, но мы видели, что за ним стоит еще свидетель, который написал его, то есть, буквально изложил его на бумаге. Можем мы выяснить, кто это был? Из того, что оставили нам раннехристианские писатели, мы знаем, что в то время в Ефесе было два Иоанна: апостол Иоанн и Иоанн, известный как Иоанн-пресвитер, Иоанн-старейшина.

Папиас (70-145 гг.) епископ Иераполя, любивший собирать все, что относится к истории Нового Завета и жизнеописанию Иисуса, оставил нам очень интересную информацию. Он был современником Иоанна. Папиас пишет о себе, что он пытался узнать, «что сказал Андрей, или что сказал Петр, или что было сказано Филиппом, Фомой или Иаковом, или Иоанном, или Матфеем или любым из учеников Господа, или что говорят Аристион и пресвитер Иоанн — ученики Господа». В Ефесе были апостол Иоанн и пресвитер Иоанн; причем пресвитер (старейшина) Иоанн был столь любим всеми, что он, в действительности, был известен под именем пресвитер старец, совершенно очевидно, что он занимал особое место в Церкви. Евсевий (263-340 гг.) и Дионисий Великий сообщают, что еще и в их время в Ефесе были две знаменитые могилы: одна -Иоанна апостола, другая — Иоанна-пресвитера.

А теперь обратимся к двум коротким посланиям -Второму и Третьему посланиям апостола Иоанна. Послания эти написаны той же рукою, что и Евангелие, а как они начинаются? Второе послание начинается словами: «Старец избранной госпоже и детям ее» (2 Иоан. I). Третье послание начинается словами: «Старец — возлюбленному Гаию» (3 Иоан. 1). Вот оно, наше решение. В действительности послания записал Иоанн-пресвитер; в них получили отражение мысли и память престарелого апостола Иоанна, которого Иоанн-пресвитер всегда характеризует словами «ученик, которого любил Иисус».

Дорогое нам Евангелие

Чем больше мы узнаем о четвертом Евангелии, тем дороже оно нам становится. Семьдесят лет Иоанн думал об Иисусе. День за днем Дух Святой открывал ему значение того, что сказал Иисус. И вот, когда у Иоанна за плечами уже был целый век и дни его приближались к концу, он и его друзья уселись и стали вспоминать. Иоанн-пресвитер держал в руке перо, чтобы записывать слова своего наставника и руководителя апостола Иоанна. И последний из апостолов записал не только то, что он услышал от Иисуса, но и то, что как он теперь понимал, Иисус имел в виду. Он помнил, как Иисус сказал: «Еще многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить. Когда же придет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину» (Иоан. 16,12.13). Многое не понял Иоанн тогда, семьдесят лет назад; многое открыл ему за эти семьдесят лет Дух истины. И все это Иоанн записал, хотя для него уже занималась заря вечной славы. Читая это Евангелие, надо помнить что оно поведавшее нам через ум и память апостола Иоанна и через Иоанна-пресвитера подлинные мысли Иисуса. За этим Евангелием стоит вся церковь Ефеса, все святые, последний из апостолов, Святой Дух и Сам Воскресший Христос.

Перевод с греческого .

Киев, 1887 г.

Толкования Евфимия Зигабена на Евангелие от Иоанна, равно как и на три первые Евангелия, составлено им преимуществе но на основании толкований святого Иоанна Златоуста, а отчасти и многих других Отцов и учителей Церкви. Этот труд Зигабена, в котором «собрано и изложено лучшее из древних толковников», никогда не потеряет своего значения. Не всякий, кому необходимо пользоваться руководством и пособием святоотеческих толкований, имеет возможность приобрести все эти толкования и не всегда имеет время выбрать из обширных толкований то, что ему нужно. Отсюда понятна польза перевода на русский язык краткого, простого и удобопонятного толкования Зигабена, составленного на основании древних святоотеческих толкований. Так как у Зигабена толкование Евангелия от Матфея написано с особой обстоятельностью и полнотой, с приведением параллельных мест из других евангелистов, сличением и объяснением их повествований об одном и том же событии, то потому в толковании Евангелия от Иоанна Зигабен часто делает только ссылки на параллельное место в Евангелии от Матфея, предоставляя читателю найти там нужное объяснение. Потому пользующиеся вторым томом Толкования должны иметь под руками и первый.

Зигабен толкует не от себя, а по разумению Отцов и учителей Церкви. «Аще будет исследуемо слово Писания, — говорит 19-е правило VI Вселенского Собора,– то не инако да изъясняют (предстоятели Церквей), разве как положили светила и учители Церкви в своих писаниях: и ими более да удовлетворяются, нежели составлением собственных слов». Толкования Зигабена тем и дороги, что удовлетворяют этому соборному правилу.

Евангелие от Иоанна

Кто такой был Иоанн это мы узнали у предыдущих евангелистов, именно: он был брат Иакова, сын Заведея, из селения Вифсаиды, страны Галилейской, по занятию рыбак. Ни прежде, ни после он ни у кого не учился и был совершенно не книжен (Деян. 4, 13); но мы знаем, каким он стал, когда был научен Иисусом Христом. Возлежа во время Тайной Вечери на груди у самой Мудрости, он почерпнул такое знание, какого не получил никто другой. И поистине он гремел с неба и возглашал из сокровищниц Духа Святого, но не потому, что он громко говорил, а потому, что говорил о возвышенном, и что языком его управлял Дух Святой.

Когда Иоанн получил от некоторых верующих Евангелия других евангелистов и увидел, что все они говорили по преимуществу о вочеловечении Спасителя и пропускали учение об Его Божестве, то он одобрил и позволил эти Евангелия и засвидетельствовал их истину и достоверность. Затем, по внушению Самого Иисуса Христа, он приступил к своему Евангелию; в нем он рассказывает нечто из того, что уже было рассказано другими, чтобы не подумали, что его Евангелие не имеет связи с Евангелиями других, но особенное внимание он обращает на то, что пропущено ими и больше всего на богословское учение о Спасителе, как наиболее необходимое в виду появления ересей.

Другие евангелисты пропустили это вследствие несовершенства слушателей, так как еще не утвердилась проповедь, а Иоанн приводит и это учение, так как вера уже возрастала и верующие становились понятливее, присоединив и другие главы, опущенные предыдущими евангелистами. Настоящее Евангелие написано было спустя много лет после разрушения Иерусалима.

Авторство.

В тексте Евангелия упоминается, что оно написано

«учеником, которого любил Иисус и который на вечери, приклонившись к груди Его, сказал: Господи! кто предаст Тебя?»

Однако по мнению большинства исследователей Иоанн не был автором данного Евангелия.

Толкование Евангелия от Иоанна.

Евангелие от Иоанна отличается от трех первых канонических евангелий, которые также получили название «синоптических», вследствие их схожести. Считается, что Иоанн долгое время после воскрешения Иисуса проповедовал в устной форме и лишь под конец жизни решил записать свои знания. Он был знаком с написанными ранее «синоптическими» евангелиями, и хотел поведать о ныне неизвестных или забытых деяниях Христа. Подобные заметки и составили четвертое Евангелие.

Вероятно, Иоанн написал Евангелие по просьбе малоазийских епископов, которые хотели получить от него наставления в вере и благочестии. Сам Иоанн хотел написать «Евангелие духовное». По сравнению с синоптическими Евангелиями, которые в большей степени являются повествовательными, Евангелие Иоанна Богослова представляет наивысший уровень христологии. В нем Иисус описывается в качестве вечного Логоса, находящегося у истоков всех явлений.

В Евангелии от Иоанна философски противопоставляются:

• Бог и Дьявол,
• Свет и тьма,
• Вера и неверие.

Повествование Иоанна в основном сосредоточено на проповедях и служении Иисуса в Иерусалиме, а также на Его общении с учениками и служении им. Большое внимание также уделяется семи знамениям того, что Иисус является мессией, Сыном Божьим. Здесь же содержаться беседы, трактующие смысл сотворенных Им чудес

В книге описывается семь «Я есмь» Иисуса.

«Я есмь…

1. … хлеб жизни»
2. … свет миру»
3. … дверь овцам»
4. … Пастырь Добрый»
5. … воскресение и жизнь»
6. …. путь и истина и жизнь»
7. …. истинная виноградная Лоза»

Вопрос веры – центральный в Евангелии от Иоанна. Автор хотел подчеркнуть непреходящность и жизненность веры в Иисуса Христа.

Евангелие от Иоанна: краткое содержание.

Евангелие можно разделить на 4 основные части:

• Пролог (глава 1);
• «Книга знамений» (Главы 1 — 18);
• Прощальные наставления (главы 13-17);
• Страдание, смерть и воскресение Иисуса Христа (главы 18-20);
• Эпилог (глава 21).

Пролог – вступление богословского характера, утверждающее, что слова и дела Иисуса — это слова и дела Бога, пришедшего во плоти.

«Книга знамений» описывает семь чудес, свидетельствующих о том, что Иисус есть Сын Божий.

Семь знамений:

1. Превращение воды в вино
2. Исцеление сына царедворца
3. Исцеление расслабленного
4. Насыщение 5000 человек
5. Хождение по воде
6. Исцеление слепого
7. Воскрешение Лазаря

Целью прощальных наставлений Иисуса было подготовить последователей к Его близкой смерти и к грядущему служению.

В эпилоге показан план Господа, предусмотренный для Его учеников.

1–18. Пролог к Евангелию. – 19–28. Свидетельство Иоанна Kрестителя о Христе перед иудеями. – 29–36. Свидетельство Иоанна Kрестителя перед своими учениками. – 37–51. Первые последователи Христа.

Евангелие Иоанна начинается величественным вступлением, или прологом, в котором говорится о том, как Единородный Сын Божий открылся в мире. Вступление это удобно делится на три строфы, содержание которых таково.

Строфа первая (стихи 1–5): Слово, Kоторое было в начале у Бога и Само было Бог и через Kоторое был сотворен мир, было жизнью и светом для людей, и тьма не могла погасить этот свет.

Строфа вторая (стихи 6–13): Иоанн был послан от Бога, чтобы свидетельствовать о Слове как об истинном свете, но когда Слово явилось к своим, свои Его не приняли. Нашлось, впрочем, немного таковых, которые приняли Слово, и вот этим людям была дана Словом власть стать чадами Божиими.

Строфа третья (стихи 14–18): Слово стало плотью в Иисусе Христе и обитало с людьми, которые видели Его величие как Единородного от Отца, полного благодати и истины, так что верующие в Него получили от Него в изобилии благодать. Через Него, Kоторый выше Иоанна Kрестителя и законодателя Моисея, возвещена благодать и истина невидимого Бога.

Основная мысль пролога высказана в 14-м стихе: «И Слово стало плотию, и обитало с нами». Все предшествующее и последующее служит характеристике Божественного Лица, Kоторое в Иисусе Христе стало человеком и открыло людям благодать и истину невидимого Бога. Из пролога мы сначала узнаем, что Слово существовало у Бога еще до сотворения мира и что сам мир Ему обязан своим происхождением. Узнаем также, что, в частности, для человечества Слово было светом и жизнью еще до Своего воплощения. Затем евангелист, чтобы подготовить внимание своих читателей к следующему далее краткому известию о воплощении Слова, упоминает о послании Богом Иоанна Kрестителя как свидетеля о пришествии Слова к Своему народу и об отношении иудейского народа к явившемуся Слову. Таким образом, евангелист вполне логично подходит далее к изображению самого воплощения Слова и величия принесенных Им с Собою благ.

Замечательно, что все содержание пролога состоит в исторических фактах, а не в рассуждениях. Мы чувствуем, что евангелист дает нам не какое-либо философское построение, а краткую историю воплотившегося Слова. Поэтому и речь пролога напоминает собой речь историка.

По замечанию Kейля, правильное понимание всего пролога зависит от объяснения термина «Логос», переведенного у нас в Библии выражением «Слово». Греческое существительное ὁ λόγος имеет различные значения в классическом греческом языке. Оно может означать:

а) высказывание и сказанное;

б) рассуждение, обдумывание и способность рассуждать, т.е. разум или рассудок.

Есть и еще немало значений этого слова, но все они имеют свою основу в указанных двух главных значениях термина ὁ λόγος. Что касается второго значения рассматриваемого термина (б), то хотя есть толкователи, настаивающие на необходимости принять термин Логос в смысле «разума», мы не можем этого допустить. Главное препятствие к этому допущению состоит в том, что в новозаветном греческом языке термин ὁ λόγος нигде не употребляется как означающий «разум» или «рассудок», а обозначает только «действие» или «результат деятельности разума»: отчет, расчет и т.д. (См. Preuschen E. Vollständiges Griechisch-Deutsches Handwörterbuch zu den Schriften des Neuen Testaments und der übrige nurchristlichen Literatur. Giessen 1910, столб. 668, 669.) Но никто из беспристрастных читателей пролога не скажет, что есть хотя бы малейшее основание к тому, чтобы в прологе термин Логос истолковать в смысле «деятельности» или «результата деятельности разума»: этому ясно противоречит все, что сказано в 14-м и следующих стихах о воплощении Логоса.

Теперь относительно первого (а), главного значения термина Логос нужно сказать, что и на основании филологического прямого смысла этого термина, и на основании всего учения Евангелия Иоанна о Лице Господа Иисуса Христа, это значение – «Слово» – является единственно приемлемым в настоящем случае. Но понимая так это наименование в приложении ко Христу, нужно помнить, что евангелист, конечно, назвал Христа «Словом» не в простом (грамматическом) значении этого термина, понимал «Слово» не как простое сочетание звуков голоса, а в смысле высшем (логическом), как выражение наиболее глубокого существа Божия. Подобно тому как в слове Самого Христа открывалась Его внутренняя сущность, так и в Вечном Слове – Логосе – всегда открывалось внутреннее существо Божества. Бог есть Дух, а где Дух, там и Слово, следовательно, «Слово» было всегда с Богом. Существование Логоса само в себе «отнюдь не обусловлено тем, что Он есть Откровение Бога Отца миру, т.е. отнюдь не обусловлено бытием мира, наоборот, бытие мира находится в зависимости от того, что Логос становится для мира откровением Бога Отца, – но необходимо должно быть мыслимо как данное в самом бытии Бога Отца» (Знаменский, с. 9).

Отцы Церкви большей частью объясняли значение наименования Христа «Словом» при помощи сравнения Христа – Слова со «словом» человеческим. Они говорили, что как мысль и слово отличаются друг от друга, так и «Слово» – Христос был всегда отдельным от Отца Лицом. Затем они указывали, что слово рождается мыслью и рождается притом не через отсечение или истечение, а так, что мысль или ум остается в своем собственном составе, так и Христос есть Сын Божий, от рождения Kоторого в существе Отца не произошло никакого изменения. Далее, отцы Церкви, принимая во внимание, что слово, будучи отлично от мысли по образу бытия, остается всегда единым с мыслью по содержанию или сущности бытия, выводили отсюда, что Сын един по существу с Богом Отцом и в силу этого единства по существу ни на одну минуту не разлучается с Отцом. Таким образом, рассматривая термин «Слово» как обозначение Сына Божия, отцы Церкви находили в этом термине указание на вечность Сына Божия, на Его личность и на единосущие с Отцом, а также на Его бесстрастное рождение от Отца. Но кроме того, имея в виду, что этот термин может означать и слово произнесенное, а не только существующее в мысли (внутреннее), отцы Церкви понимали этот термин в приложении ко Христу и как обозначение того, что Сын являет миру Отца, что Он есть откровение Отца миру. Первое понимание может быть названо метафизическим, а второе – историческим.

Среди новейших богословов критического направления утвердилось воззрение, будто бы термин Логос у Иоанна имеет только значение так называемого «исторического предиката», а вовсе не определяет по существу Лицо Христа Спасителя. Евангелист будто бы хотел этим термином сказать, что Христос есть откровение Божие миру. Так, по мнению Цана, Логос есть имя, принадлежащее не Kому другому, как только историческому Христу, это – такой же предикат или определение Христа, каковы и далее следующие в прологе определения «свет», «истина» и «жизнь». Христос до воплощения не был Логосом, а стал таковым только по воплощении. K этому взгляду Цана приближается мнение Лютардта, согласно которому Христос назван у Иоанна Логосом в том лишь смысле, что в Нем нашла себе завершение вся совокупность божественных откровений. Наконец, по воззрению Гоффмана, у Иоанна под Логосом следует понимать апостольское слово или проповедь о Христе. Из русских ученых на сторону этих исследователей стал кн. С.Н. Трубецкой, в своей диссертации о Логосе (Москва, 1900).

Но против такого понимания рассматриваемого термина у Иоанна говорит в высшей степени ясное указание самого евангелиста, находящееся в 14-м стихе пролога: «И Слово стало плотию». То, что в известное время приняло плоть, очевидно должно было существовать и ранее этого времени, без плоти. Ясно, что евангелист верил в предсуществование Христа как Сына Божия, как Вечного Слова Божия. Затем против такого узкого понимания немецких экзегетов громко вопиет все содержание Евангелия Иоанна. В речах Господа, которые приводит Иоанн, везде выступает уверенность в вечном существовании Христа, в Его единосущности Отцу. Но ведь именно эти же идеи входят и в содержание рассматриваемого понятия «Слова», или Логоса. И к чему бы евангелист стал придавать такую торжественность своему прологу, если бы в нем шла речь о Христе только как об Откровении невидимого Бога? Ведь такие откровения имели место в истории домостроительства нашего спасения и в Ветхом Завете (например, явления Ангела Иеговы), а между тем Иоанн своим прологом хочет открыть, так сказать, совершенно новую эру в истории спасения...

Нужно еще заметить, что когда мы настаиваем на том, что у Иоанна термин Логос означает «Слово», а не «разум», то мы этим не отрицаем того, что Слово вместе с тем есть и Высший Разум. И человеческое слово не существует вне отношения к мысли, выражением которой оно служит. Точно так же все новозаветные свидетельства о Сыне Божием как Истине и Источнике всякой истины, не оставляют сомнения в том, что Слово Божие есть вместе и абсолютный «Разум Божий» (см. у Знаменского, с. 175).

О том, откуда Иоанн взял это определение – Логос, см. ниже, в объяснении 18-го стиха пролога.

Ин.1:1. В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.

«В начале было Слово». Этими словами евангелист обозначает вечность Слова. Уже выражение «в начале» (ἐν ἀρχῇ) ясно указывает на то, что бытие Логоса совершенно изъято от подчинения времени, как форме всякого тварного бытия, что Логос существовал «прежде всего мыслимого и прежде веков» (свт. Иоанн Златоуст). Еще сильнее эта мысль о вечности Слова выражена присоединением к выражению «в начале» глагола «было» (-ἦν). Глагол «быть» (εἶναι), во-первых, является обозначением бытия личного и самостоятельного, в противоположность глаголу «стать» (γίνεσθαι), который обозначает появление чего-либо в известное время. Во-вторых, глагол «быть» употреблен здесь в прошедшем несовершенном времени, которое указывает на то, что Логос был уже в то время, когда тварному бытию еще только полагалось начало.

«И Слово было у Бога». Здесь евангелист говорит, что Логос был самостоятельной личностью. На это ясно указывает употребленное им выражение «было к Богу» – так лучше и точнее будет перевести греческое выражение πρὸς τὸν Θεόν. Иоанн хочет сказать этим, что Логос стоял в известном взаимоотношении к Богу Отцу как отдельная самостоятельная личность. Он не разделен от Бога Отца (что выходило бы, если бы при слове τὸν Θεόν стоял предлог παρά – «близ»), но и не сливается с Ним (что обозначалось бы предлогом ἐν – «в»), а пребывает в личном и внутреннем отношении к Отцу – нераздельном и неслиянном. И в таком отношении Логос пребывал к Отцу всегда, как показывает опять здесь взятый в прошедшем несовершенном времени глагол «быть». Что касается того вопроса, почему здесь Иоанн называет Бога Отца просто Богом, то на этот вопрос можно отвечать так: слово «Бог» вообще употребляется для обозначения Бога Отца в Новом Завете, а потом Иоанн (как говорит Луази) и не мог еще употребить здесь слова «Отец», так как еще не сказал о Слове как о «Сыне».

«И Слово было Бог». Этими словами Иоанн обозначает божество Слова. Слово не только божественно (θεῖος), но есть истинный Бог. Так как в греческом тексте слово «Бог» (Θεός) употреблено о Слове без артикля, между тем как о Боге Отце оно употребляется здесь же с артиклем, то некоторые богословы (в древности, например, Ориген) видели в этом указание на то, что Слово ниже по достоинству, чем Бог Отец. Но против правильности такого заключения говорит то обстоятельство, что в Новом Завете выражение Θεός без артикля иногда употребляется и о Боге Отце (Рим. 1:7; Флп. 2:13). А потом в настоящем случае выражение Θεός вместе с глаголом ἦν составляет сказуемое к выражению ὁ λόγος и по общему правилу должно стоять без артикля.

Ин.1:2. Оно было в начале у Бога.

«Оно было в начале у Бога». Для того чтобы кто-нибудь не счел Божество Логоса меньшим, чем Божество Отца, евангелист говорит, что Он «в начале», т.е. прежде всякого времени, или, иначе говоря, вечно стоял в отношении к Отцу как совершенно самостоятельная личность, ничем по природе не отличающаяся от Бога Отца. Так евангелист обобщает все, что сказал о Слове в 1-м стихе. Вместе с тем этот стих служит переходом к следующему далее изображению откровения Логоса в мире.

Ин.1:3. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть.

«Все» произошло «чрез Него, и без Него ничто не начало быть, что» произошло. Здесь сначала положительно, а потом отрицательно высказывается мысль о том, что Логос открылся в мире прежде всего как Творец его. Он сотворил все (πάντα), т.е. всякое тварное существо, без всякого ограничения. Но некоторые, как древние, так и новые, богословы усматривали в выражении «чрез Него» умаление достоинства Логоса, находя, что это выражение указывает в Логосе только орудие, которым воспользовался Бог для сотворения мира, а не Первопричину. Такое рассуждение, однако, не может быть признано основательным, так как в Новом Завете предлог «чрез» (διά) иногда употребляется и о деятельности Бога Отца в отношении к миру (Рим. 11:36; 1 Кор. 1:9). Евангелист же хотел, очевидно, этим выражением отметить различие, существующее между Отцом и Сыном, не желая, «чтобы кто-нибудь стал почитать Сына нерожденным» (свт. Иоанн Златоуст), т.е. и лично не отличающимся от Отца. Нужно заметить, что евангелист о происхождении всего сотворенного употребляет глагол, который означает «начать существовать» (γίνεσθαι) и, следовательно, признает Логос не только устроителем мира из готовой материи, но и в прямом смысле Творцом мира из ничего.

Ин.1:4. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков.

«В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков». Жизнь, которая была в Логосе, – это жизнь в самом обширном значении этого слова (почему в греческом тексте стоит слово ζωή – «жизнь», без артикля). Все области бытия почерпали в Логосе силы, необходимые всякому сотворенному существу для раскрытия своих способностей. Логос, можно сказать, и Сам был «жизнью», т.е. Существом Божественным, ибо жизнь находится в Боге.

В частности, в отношении к людям это оживляющее действие Логоса проявлялось в просвещении людей: эта жизнь (здесь слово ζωή поставлено уже с артиклем как понятие, известное из первой половины стиха) давала человечеству свет истинного боговедения и направляла людей на путь богоугодной жизни: жизнь была светом для людей. Kак без материального света в мире не была бы возможна никакая жизнь, так и без просвещающего действия Логоса не было бы возможно людям сделать хотя бы несколько шагов вперед по пути к нравственному самоусовершенствованию. Логос просвещал как избранный народ Божий прямыми откровениями и богоявлениями, так и лучших людей из мира языческого, свидетельствуя об истине в их разуме и совести.

Ин.1:5. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.

«И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Так как последнее положение предыдущего стиха могло показаться читателям не согласным с действительностью: положение мира языческого, да и иудейского, представлялось им как состояние крайнего нравственного падения и ожесточения во грехе, и потому евангелист считает нужным заверить их в том, что свет – Логос, действительно, всегда светил и продолжает светить (φαίνει, настоящее время для обозначения постоянства деятельности) даже во мраке человеческого неведения и всякого развращения («тьма» – σκοτία и означает состояние падения и противления воле Божией, ср. Ин. 12:35; Еф. 5:8).

«Тьма не объяла его». Смысл русского перевода такой: тьме не удалось заглушить, потушить действие в людях Логоса. В таком смысле толковали это выражение многие древние отцы и учители Церкви, а равно и многие из новейших экзегетов. И такое толкование представляется совершенно правильным, если мы обратим внимание на параллельное место в Евангелии Иоанна: «ходите, пока есть свет, чтобы не объяла вас тьма» (Ин. 12:35). Здесь поставлен тот же глагол (καταλαμβάνειν) для обозначения понятия «объять», и нет решительно никакого основания толковать этот глагол иначе, чем толкует наш русский перевод. Некоторые (например, Знаменский, с. 46–47) опасаются, что при таком переводе придется признать, что Иоанн допускал мысль «о какой-нибудь борьбе между самыми началами света и тьмы и, следовательно, мыслил их реально сущностями. Между тем реальностью в метафизическом смысле могут обладать только личные носители известного принципа, а не сам принцип».

Но такие рассуждения не отличаются основательностью. Идея борьбы между светом и тьмой, можно сказать, основная идея миросозерцания Иоанна и проходит решительно во всех его писаниях. Притом Иоанн, конечно, говоря о старании тьмы потушить свет, мыслил о личностях, в которых свет или тьма находили себе наиболее сильное выражение. Таким образом, принимая старый перевод, мы рисуем себе величественную и ужасную картину борьбы всех темных сил против божественного просвещающего действия Логоса, борьбы, которая велась в течение нескольких тысячелетий и которая окончилась для тьмы крайне неудачно: божественный маяк по-прежнему светит всем плывущим по опасному морю жизни и удерживает их корабль от опасных скал.

Ин.1:6. Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн.

До сих пор Иоанн говорил о Логосе в Его состоянии до воплощения. Теперь ему нужно приступить к изображению Его деятельности во плоти человеческой или, что то же, приступить к своему евангельскому повествованию. Он и делает это, начиная с того же, с чего начал свое Евангелие Марк, именно, со свидетельства о Христе пророка и предтечи Иоанна.

«Был», точнее: «выступил» или «появился» (ἐγένετο – ср. Мк. 1:4), «человек, посланный от Бога». Евангелист имеет здесь, конечно, в виду, что о пришествии Иоанна Предтечи решение Божие было высказано еще в книге пророка Малахии (Мал. 3по еврейской Библии). Евангелист называет и имя этого посланника Божия, как бы желая показать, что и в имени Иоанна (с еврейского – «благодать Божия») предуказана его великая миссия.

Ин.1:7. Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о Свете, дабы все уверовали чрез него.

Цель выступления Иоанна состояла в том, чтобы быть свидетелем и именно «свидетельствовать о Свете,» т.е. о Логосе или Христе (ср. стих 5), убеждать всех пойти к этому Свету, как к действительному свету жизни. Через его свидетельство все – и иудеи, и язычники – должны были уверовать во Христа как в Спасителя мира (ср. Ин. 20:31).

Ин.1:8. Он не был свет, но был послан, чтобы свидетельствовать о Свете.

Так как многие смотрели на Иоанна как на Христа (ср. стих 20), то евангелист с особенным ударением говорит еще раз, что Иоанн не был «светом», т.е. Христом, или Мессией, а пришел только свидетельствовать о Свете, или Мессии.

Ин.1:9. Был Свет истинный, Kоторый просвещает всякого человека, приходящего в мир.

«Был Свет истинный». Большинство древних толкователей видели указание на состояние Логоса до воплощения и переводят это выражение так: «существовал от века (ἦν) Свет истинный». Таким образом, здесь находят противоположение вечного бытия Логоса временному и преходящему существованию Предтечи. Многие новые толкователи, наоборот, видят в рассматриваемом выражении указание на то, что Логос, истинный Свет, уже пришел на землю, когда о Нем начал свидетельствовать Предтеча. Перевод нашему месту они дают такой: «Свет истинный уже пришел» или, по другому переводу, «уже выступал из состояния сокрытости» (в котором прошла Его жизнь до 30-летнего возраста). При таком переводе греческому глаголу ἦν придается значение не самостоятельного сказуемого, а простой связки, относящейся к последнему выражению стиха ἐρχόμενον εἰς τὸν κόσμον.

Наши толкователи (в том числе и Знаменский) держатся первого мнения, находя второе сочетание выражений «слишком искусственным». Но нам кажется, что при втором толковании мы избегаем перерыва в течении мыслей, который необходимо получается при допущении первого перевода. В самом деле, если здесь находить указание на существование Света до воплощения, то это будет значить, что евангелист без нужды снова возвратился к своему рассуждению о Логосе, которое он уже окончил, когда начал говорить о выступлении Предтечи (стих 6). Между тем при втором переводе вполне сохраняется последовательность мыслей: пришел Иоанн; он был послан для того, чтобы свидетельствовать о Свете истинном; этот Свет истинный уже появился в то время в мире, и потому-то Иоанн и захотел о Нем свидетельствовать.

Далее, если в выражении ἐρχόμενον εἰς τὸν κόσμον видеть приложение к выражению τὸν ἄνθρωπον, то это выражение будет совершенно лишним, оно ничего не прибавит к понятию «человек» (ὁ ἄνθρωπος). Наконец, если некоторым кажется неестественным такое разделение глагольной связки ἦν от сказуемого ἐρχόμενον εἰς τὸν κόσμον, то сомневающимся можно указать и на другие подобные сочетания в Евангелии Иоанна (Ин. 1:28, 11:1, 18:18). И у синоптиков подобным же выражением ἐρχόμενος обозначается Мессия, т.е. Логос в состоянии воплощения (Мф. 11:3; Лк. 7:19).

В каком смысле евангелист назвал Христа «истинным Светом»? Слово ἀληθινός – «истинный», может означать: действительный, достоверный, искренний, верный себе, справедливый, но здесь наиболее подходящим является особое значение этого прилагательного: вполне осуществляющий идею, лежащую в основе бытия того или другого предмета, вполне отвечающий своему наименованию. Так и мы употребляем это выражение, когда говорим: истинная свобода, истинный герой. Если о Боге Иоанн говорит, что Он есть Θεός ἀληθινός, то этим он хочет указать на то, что Он есть единый, Kому приличествует это наименование «Бог». (ср. Ин. 17:3; 1 Ин. 5:20). Kогда же он употребляет о Боге прилагательное ἀληθής, то указывает этим на истинность обетований Божиих, на верность Бога Своим словам (Ин. 3:33). Таким образом, называя здесь Христа истинным Светом (ἀληθινόν), Иоанн хочет сказать этим, что всякий другой свет – будет ли то свет чувственный, свет для глаз наших или же свет духовный, который старались распространять в мире некоторые лучшие представители человечества, даже посланные от Бога, как Иоанн Предтеча, – не мог сколько-нибудь приблизиться по достоинству ко Христу, единственно отвечавшему тому понятию, какое мы имеем о свете.

Ин.1:10. В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал.

Отождествляя в своем представлении Логос, Kоторый тут назван также Светом и жизнью, и Человека – Иисуса, Иоанн говорит здесь и далее о свете как о человеке («Его» – αὐτόν «не познал»: αὐτόν – мужской род). Мессия был уже в мире, когда Иоанн Kреститель начал свидетельствовать о Нем, был и после, когда этот богопосланный свидетель уже замолк навсегда, и естественно было думать, что созданный некогда Им мир признает в Нем своего Творца. Но этого, к удивлению, не случилось: мир Его не узнал и не принял. О причине такого странного явления евангелист не говорит.

Ин.1:11. Пришел к своим, и свои Его не приняли.

Еще более загадочным явилось отношение к Мессии – воплотившемуся Логосу – того народа, о котором Мессия бы мог сказать: «Это народ Мой» (ср. Ис. 51:4). Иудеи, эти самые ближайшие к Мессии люди, не приняли Его (παρέλαβον – указывает на то, что они должны бы принять Христа на постоянное пребывание к себе, ср. Ин. 14:3).

Ин.1:12. А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими,

Однако нашлись люди как из иудеев, так и из язычников (выражение ὅσοι, по-русски – «тем, которые», обозначает верующих без различия происхождения), которые приняли Его за Того, кем Он Себя объявлял. Этих принявших Христа евангелист называет верующими в Его «имя», т.е. в Его силу как Сына Божия (ср. Ин. 20:31). Принявшим Его Христос дал «власть» (ἐξουσίαν), т.е. не только право, но и способность, силу становиться чадами Божиими (русский перевод здесь неправильно употребляет глагол «быть»; стоящий здесь глагол γενέσθαι значит именно «делаться», «становиться»). Таким образом, действительными чадами Божиими христиане становятся постепенно, путем усиленной борьбы с остатками греховных наклонностей. «Называться» же чадами Божиими они могут всегда (1 Ин. 3:1).

Ин.1:13. которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились.

Здесь евангелист точнее определяет, что значит быть чадом Божиим. Быть чадом Божиим – значит быть в несравненно более близком общении с Богом, чем в каком пребывают дети со своими родителями. Духовное рождение от Бога дает человеку, конечно, и несравненно большие силы для жизни, чем обыкновенные родители передают своим детям, сами будучи слабыми (на это указывают выражения «плоть» и «муж», ср. Ис. 40:6; Иов. 4:17).

Здесь нельзя не отметить попытки установить новое чтение этого стиха, сделанной Цаном. Находя непонятным то обстоятельство, что евангелист здесь так подробно объясняет, что значит родиться от Бога, Цан предполагает, что в первоначальном виде этот стих читался так: «Kоторый (ὅς вместо οἵ) ни от крови, ни от хотения мужа, но от Бога родился» (ἐγεννήθη вместо ἐγεννήθησαν). Таким образом, согласно Цану, здесь речь идет о бессеменном рождении Христа – мысль, так ясно выраженная у святых Матфея и Луки. Цан находит и подтверждение своему чтению в некоторых сочинениях святых отцов. Он утверждает даже, что предполагаемое им чтение было господствующим на Западе со II до IV века. Но как ни удачным кажется такое исправление текста, тем не менее, согласное свидетельствовсех древних кодексов Нового Завета лишает нас возможности принять чтение Цана.

Ин.1:14. И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца.

Здесь начинается третья часть пролога, в которой евангелист точнее определяет пришествие Логоса как воплощение и изображает полноту спасения, которое принес с Собою воплотившийся Логос.

«И слово стало плотию». Продолжая речь о Логосе и Его появлении в мире, евангелист говорит, что Логос стал плотью, т.е. человеком (выражение «плоть» обычно в Священном Писании обозначает человека в полном смысле этого слова – с телом и душой; ср. Быт. 6:13; Ис. 40 и др.). При этом, однако, евангелист не делает ни малейшего намека на то, чтобы с воплощением Своим Слово потерпело какое-нибудь умаление в Своей Божеской природе. Умаление касалось только «формы» существования, а не «сущности». Логос как был, так и остался Богом со всеми божескими свойствами, и божеская и человеческая природы в Нем пребывали неслиянно и нераздельно.

«И обитало с нами». Принявший человеческую плоть Логос «обитал», т.е. жил и обращался среди апостолов, к которым причисляет себя и евангелист. Говоря, что Логос «обитал» (ἐσκήνωσε) с апостолами, евангелист хочет сказать, что таким образом исполнилось обещание Бога пребывать с людьми (Иез. 37:27, 43 и др.).

«И мы видели славу Его». Точнее: мы созерцали, смотрели с удивлением, благоговением (ἐθεασάμεθα) на славу Его, т.е. воплотившегося Логоса. Слава Его открывалась, главным образом, в Его чудесах, например в Преображении, которое видеть удостоились только три апостола и в числе их Иоанн, а также в учении и даже в самом уничижении Его.

«Славу, как Единородного от Отца», т.е. такую славу, какую Он должен был иметь как Единственный Сын Божий, имеющий несравненно большую часть, чем другие чада Божии, ставшие такими по благодати. Выражение «от Отца» (παρὰ πατρός) не может относиться к слову «Единородный» (тогда вместо предлога παρ. был бы поставлен предлог ἐκ). Это выражение определяет собою «славу», которую имел Логос: слава эта получена Им от Отца.

«Полное благодати и истины». Эти слова должны стоять в самом конце стиха, как в греческом и славянском текстах. В греческом тексте слово «полное» (πλήρης) не согласовано с ближайшим существительным «славу», а также не согласовано и с местоимением «Его». Тем не менее, естественнее всего относить это выражение к местоимению «Его», да и с грамматической стороны такое согласование не представится удивительным, так как у греков (около времени Р. X.) слово πλήρης часто употреблялось как несклоняемое (Гольцман, с. 45). Таким образом, Логос здесь назван «полным благодати», т.е. божественной любви и милосердия к людям, «и истины», которая проявилась и в Его учении и жизни, в которой не было ничего только кажущегося, но все было действительным, так что слово было всегда согласно с делом.

Ин.1:15. Иоанн свидетельствует о Нем и, восклицая, говорит: Сей был Тот, о Kотором я сказал, что Идущий за мною стал впереди меня, потому что был прежде меня.

«Иоанн свидетельствует о Нем...» Свои воспоминания о проявлениях славы воплотившегося Логоса евангелист прерывает приведением свидетельства о Христе, которое дано было Предтечей. Очень вероятно, что среди тех, для кого он предназначал свое Евангелие, было немало людей, которые весьма почитали Kрестителя и для которых его свидетельство о Христе имело большое значение. Евангелист как бы и теперь слышит громкий голос Kрестителя (глагол κέκραγεν имеет здесь значение настоящего времени), потому что он, хочет сказать евангелист, был вполне убежден в божественном величии Христа.

«Сей был Тот...». Словом «Сей» Kреститель указывал своим ученикам на подошедшего к ним Иисуса Христа (ср. стих 29) и отождествлял Его с тем Лицом, о Kотором он раньше еще говорил им те слова, которые теперь здесь повторяет: «Идущий за мною» и т.д.

«Идущий за мною стал впереди меня». Этими словами Kреститель хочет сказать, что Христос сначала шествовал позади его, а потом, и именно теперь, идет уже впереди его, так сказать, перегнал Kрестителя. На чем в настоящий раз основал свое представление об Иисусе Kреститель – этого не видно: о каких-либо успехах Иисуса тогда еще не могло быть речи (ср. Ин. 3:26-36). Но Kреститель такое упреждение его Иисусом признает вполне естественным ввиду того, что Тот был прежде его. Последние слова явно имеют значение определения вечности Христа. Kреститель, несомненно, в состоянии пророческого восхищения объявляет своим ученикам великую тайну предсуществования Христа. Христос был, т.е. существовал ранее, чем Kреститель, хотя родился позже его. Он существовал, следовательно, в ином мире (ср. Ин. 8:58). Эта мысль о вечном бытии Христа выражается в греческом тексте употреблением положительной степени πρῶτός μου вместо сравнительной πρότερός μου, которой здесь было бы естественно ожидать.

Ин.1:16. И от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать,

«И от полноты Его все мы приняли». Здесь евангелист опять продолжает свою речь о Христе. Теперь уже, однако, он ссылается не только на то, что созерцали одни апостолы (ср. стих 14), а говорит о том, что все верующие во Христа приняли «от полноты», т.е. от чрезвычайного изобилия духовных благ, какие мог даровать Христос, как полный благодати и истины. Что, собственно, приняли апостолы и другие верующие – евангелист не говорит, спеша скорее указать на самый высший из даров – «благодать» (χάριν ἀντὶ χάριτος). Некоторые (например, проф. Муретов) выражение «благодать на благодать» заменяют выражением «благодать за благодать», полагая, что евангелист здесь имеет в виду, что Христос за нашу благодать, т.е. любовь к людям, отвечает со Своей стороны благодатью или любовью (Дух. Чт. 1903 г., с. 670). Но с таким переводом мы не можем согласиться потому, что любовь верующих ко Христу едва ли можно ставить на один уровень с любовью Христа к верующим (ср. Рим. 4:4, 11:6). Kроме того, для обозначения отношения верующего ко Христу слово «благодать» не употребляется в Новом Завете. Правильнее будет видеть здесь указание на замену одних даров благодати другими, все высшими и высшими (ἀντί здесь значит «вместо»). Христос при самом призвании учеников обещал им, что они удостоятся видеть от Него большее, чем то, что только что увидели (стих 50). Вслед за этим скоро начало исполняться это обещание (Ин. 2:11) и, наконец, верующие получили от Христа высший дар благодати – Духа Святого.

Ин.1:17. ибо закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа.

Мысль о получении верующими благодати от Христа евангелист подтверждает здесь указанием на то, что от Христа действительно произошли, явились, благодать и истина. А насколько эти дары важны, видно из того, что самый выдающийся человек Ветхого Завета – Моисей дал людям от Бога только закон. Этот закон предъявлял человеку только требования, но не давал сил для исполнения этих требований, так как не мог уничтожить в них наследственную склонность ко греху. Притом Моисей был только слугой, пассивным орудием в руках Иеговы, как показывает употребленное о нем выражение: «закон дан чрез Моисея», тогда как о Новом Завете сказано, что он произошел (ἐγένετο) через Христа как от своего владыки (блж. Феофилакт).

Ин.1:18. Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил.

Против такого превозношения Христа перед Моисеем иудеи могли сказать: «А ведь Моисей был удостоен видеть Бога!» (ср. Числ. 12:8). На это предполагаемое возражение евангелист замечает, что Бога на самом деле никто из людей, даже и Моисей, не видал: люди иногда удостаивались видеть славу Божию под какими-либо покровами, но никто не созерцал этой славы в неприкосновенном виде (ср. Исх. 33:20), и евангелист признает это возможным для верующих только в будущей жизни (1 Ин. 3:2; ср. 1 Кор. 13:12). Только Единородный Сын, вечно – и до воплощения и по воплощении – пребывающий в недре Отчем, – Он видел и видит Бога в Его величии и потому в известное определенное время явил Его миру, т.е., с одной стороны, явил людям Бога как любящего их Отца и раскрыл Свое отношение к Богу, с другой же стороны, Он осуществлял в Своей деятельности намерения Бога относительно спасения людей и через это, конечно, еще больше разъяснял их.

Нужно заметить, что во многих древнейших кодексах Нового Завета вместо выражения «Единородный Сын» стоит выражение «Единородный Бог». Но разница чтений не изменяет существа дела: как из того, так и из другого чтения ясно видно, что евангелист хотел выразить мысль о Божестве Христа. Что же касается нашего чтения, которое взято из Александрийского кодекса, то оно более отвечает контексту речи и слово «Сын» лучше всего согласуется с выражением «Единородный».

Откуда Иоанн Богослов заимствовал свое учение о Логосе? Наиболее принято на Западе приписывать происхождение учения Иоанна о Логосе влиянию иудео-александрийской философии, в которой также существовало представление о Логосе как посреднике между миром и Богом. Главным выразителем такого представления новейшие ученые считают александрийского иудея Филона (умер в 41 г. по Р. X.). Но с таким предположением мы согласиться не можем, потому что Логос Филона совсем не то, что Логос Иоанна. Согласно Филону, Логос есть не что иное, как мировая душа, действующий в материи мировой разум, а у Иоанна Логос есть личность, живое историческое лицо Христа. Филон называет Логоса вторым Богом, совокупностью божественных сил и разумом Божиим. Можно даже сказать, что у Филона Сам Бог в идеальном отношении Его к миру есть Логос, тогда как у Иоанна Логос нигде не отожествляется с Богом Отцом и стоит в вечно личном отношении к Богу Отцу. Затем, согласно Филону, Логос не есть творец мира из ничего, а только мирообразователь, слуга Божий, а у Иоанна – это Творец мира, истинный Бог. По представлению Филона, Логос не вечен – он существо сотворенное, а по учению Иоанна – вечен. Цель, которую имеет, согласно Филону, Логос – примирение мира с Богом – не может быть достигнута, так как мир, в силу своей неизбежной связи с материей, которая есть зло, не может приблизиться к Богу. Поэтому-то Филон даже и помыслить не мог о том, чтобы Логос принял плоть человека, тогда как идея Боговоплощения составляет сущность учения Иоанна о Логосе. Таким образом, можно говорить разве только о внешнем сходстве между учением о Логосе Иоанна и Филона, внутренний же смысл, по-видимому, общих Иоанну и Филону тезисов совершенно различен у того и другого. Даже и форма учения у того и другого различны: у Филона она научно-диалектическая, а у Иоанна наглядная и простая.

Другие экзегеты полагают, что Иоанн в своем учении о Логосе опирается на древнеиудейское учение о «Мемра» – высшем существе, в котором открывается Бог и через которое Он входит в общение с иудейским народом и с другими людьми. Это существо – личное, почти то же, что Ангел Иеговы, но, во всяком случае, не Бог и даже не Мессия. Из этого ясно, что между Логосом Иоанна и «Мемра» нет даже и внешнего сходства, почему некоторые экзегеты прямо обратились к Ветхому Завету для того, чтобы отыскать источник Иоаннова учения о Логосе. Здесь они находят уже прямой, по их мнению, прецедент учению Иоанна в тех местах, где изображается личность и деятельность Ангела Иеговы. Этот Ангел действительно поступает и говорит как Сам Бог (Быт. 16:7, 13; Быт. 22:11-15) и называется даже Господом (Мал. 3:1). Но тем не менее Ангел Господень нигде не назван творцом мира и он все-таки – только посредник между Богом и избранным народом.

Наконец, некоторые из экзегетов усматривают зависимость Иоаннова учения о Логосе от учения некоторых ветхозаветных книг о творческом слове Господнем (Пс. 36:6) и о Премудрости Божией (Притч. 3:19). Но против такого предположения говорит то обстоятельство, что в указываемых защитниками такого мнения местах черта ипостасной особенности Божественного слова слишком мало выступает на вид. Это приходится сказать даже и о главной опоре такого мнения – о месте из книги Премудрости Соломона (Прем. 18:15-16).

Ввиду неудовлетворительности всяких предположений о заимствовании Иоанном его учения о Логосе из какого-либо иудейского или тем более из языческого источника вполне справедливо заключить, что он усвоил это учение из непосредственного откровения, которого удостоился в своих частых беседах со Христом. Он и сам свидетельствует, что получил истину из полноты воплотившегося Логоса. «Только сам воплотившийся Логос Своей жизнью, делами и учением мог сообщить апостолам ключ к уразумению тайн ветхозаветной логологии. Только Христом открытая идея Логоса дала им возможность правильного понимания ветхозаветных следов идеи Логоса» (проф. М. Муретов в «Православном обозрении», 1882 г. т. 2, с. 721). Само же наименование «Логос» также могло быть получено Иоанном в непосредственном откровении, бывшем ему на о. Патмосе (Откр. 19:11-13).

Ин.1:19. И вот свидетельство Иоанна, когда Иудеи прислали из Иерусалима священников и левитов спросить его: кто ты?

«И вот свидетельство Иоанна». В стихах 6–8 и 15 евангелист уже сказал о том, что Иоанн свидетельствовал о Христе. Теперь он говорит о том, как он свидетельствовал о Христе перед иудеями (стихи 19–28), народом и учениками (стихи 29–34) и, наконец, только перед двумя своими учениками (стихи 35–36).

«Иудеи». Это слово здесь обозначает иудейский народ или собственно представительство всего иудейского народа – великий иудейский Синедрион в Иерусалиме. В самом деле, только председатель Синедриона – первосвященник мог послать к Иоанну священников и левитов как официальную депутацию, которая должна была учинить допрос Иоанну. Левиты были присоединены к священникам как сопровождающая их стража, они исполняли при Синедрионе полицейские обязанности (ср. Ин. 7:32, 45 и сл.; Ин. 18:3, 12 и др.). Так как путь из Иерусалима в Иерихон и, следовательно, к Иордану, где крестил Иоанн, был небезопасен (Лк. 10:30), то священникам было не лишним захватить с собой стражу. Но, кроме этого, стража была взята с целью придать посольству строго официальный характер.

«Kто ты?» Вопрос этот предполагает собою, что об Иоанне в то время ходили слухи, в которых слишком преувеличивалось его значение. Kак видно из Евангелия Луки, на Иоанна в народе стал устанавливаться взгляд как на Мессию (Лк. 3:15).

Ин.1:20. Он объявил, и не отрекся, и объявил, что я не Христос.

Иоанн понял предложенный ему вопрос именно в том смысле, что вопрошавшие ничего бы не имели против того, если бы он признал себя Мессией. Поэтому-то он с особенной силой отрицается от достоинства Мессии: «он объявил, и не отрекся», – сообщает евангелист. Но едва ли можно думать, что священники признали бы в Иоанне действительного Мессию. Им, конечно, было известно, что Мессия должен родиться в потомстве Давида, а не Аарона, от которого происходил Kреститель. Более вероятным является предположение Златоуста и других древних толкователей, что священники, выпытав у Иоанна признание в том, что он Мессия, арестовали бы его за присвоение не принадлежащего ему достоинства.

Ин.1:21. И спросили его: что же? ты Илия? Он сказал: нет. Пророк? Он отвечал: нет.

Второй вопрос иудеев задан был Иоанну ввиду того, что иудеи ожидали перед пришествием Мессии Илию пророка (Мал. 4:5). Так как Иоанн по своей пламенной ревности о Боге напоминал собой Илию (ср. Мф. 11:14), то иудеи и спрашивают его, не есть ли он пришедший с неба Илия? Иоанн таким Илией не был, хотя и был послан «в духе и силе Илии» (Лк. 1:17), почему и дал отрицательный ответ на вопрос священников и левитов. Точно так же ответил Иоанн и на третий вопрос иудейской депутации, не пророк ли он. Иудеи предложили ему этот вопрос потому, что ожидали, что перед пришествием Мессии явится пророк Иеремия или какой-либо другой из великих ветхозаветных пророков (ср. Мф. 16:14). Понятно, что на такой вопрос Иоанн мог ответить только отрицательно.

Ин.1:22. Сказали ему: кто же ты? чтобы нам дать ответ пославшим нас: что ты скажешь о себе самом?

Ин.1:23. Он сказал: я глас вопиющего в пустыне: исправьте путь Господу, как сказал пророк Исаия.

Kогда депутация потребовала от Kрестителя окончательного ответа о его личности, Иоанн ответил им, что он тот голос пустынный, который, согласно пророчеству Исаии (Ис. 40:3), должен призывать людей приготовить путь идущему Господу. Объяснения к этим словам см. в комментариях к Мф. 3:3.

Ин.1:24. А посланные были из фарисеев;

По обычному толкованию, здесь продолжается беседа посланных от синедриона с Kрестителем. Но с таким толкованием нельзя согласиться по следующим причинам:

1) странно было бы, если бы евангелист, дав уже описание депутации, теперь только указал на то, что она вся состояла из фарисеев;

2) невероятно, чтобы синедрион, в котором принадлежавшие к саддукейской партии (о партиях иудейских см. комментарии к Мф. 3 и сл.) архиереи занимали главенствующее положение (Деян. 5:17), доверили бы расследование по делу Иоанна фарисеям, которые расходились с саддукеями во взглядах на Мессию;

3) маловероятно, чтобы между священниками и левитами было много фарисеев, которые группировались почти всегда только около раввинов;

4) тогда как последний вопрос депутации от синедриона свидетельствует о полном равнодушии ее к делу Иоанна (см. стих 22), эти фарисеи весьма заинтересованы крещением, которое совершал Иоанн;

5) согласно лучшим кодексам, слово ἀπεσταλμένοι стоит без артикля ὁ, в силу чего нельзя это место переводить как в русском: «а посланные были из фарисеев», но следует перевести так: «и были посланы фарисеи», или же: «и были (еще) посланы некоторые из фарисеев».

Таким образом, здесь евангелист передает о частном запросе, сделанном Kрестителю фарисеями, также явившимися по поручению своей партии из Иерусалима. Запрос этот воспоследовал тогда, когда официальная депутация только что удалилась, о чем, однако, евангелист не счел нужным упомянуть, как не упоминает он, например, об уходе от Христа Никодима (Ин. 3:21).

Ин.1:25. И они спросили его: что же ты крестишь, если ты ни Христос, ни Илия, ни пророк?

Фарисеи желают знать о значении крещения Иоаннова. Он, очевидно, приглашает этим крещением всех к чему-то новому – в чем же состоит это новое? Находится ли деятельность Kрестителя в каком-нибудь отношение к Царству Мессии, которого тогда все ожидали? Такой смысл вопроса фарисеев.

Ин.1:26. Иоанн сказал им в ответ: я крещу в воде; но стоит среди вас Некто, Kоторого вы не знаете.

Иоанн отвечает фарисеям, что его крещение не имеет того значения, какое должно было иметь крещение, которое, по представлению фарисеев, будет совершать Мессия или кто-либо из пророков. Он, Иоанн, крестит только в воде, – очевидно противополагая в мысли своему крещению то крещение Духом Святым, которое будет совершать Мессия (Мф. 3:11). Нет, как бы говорит Иоанн, не на меня вы должны устремить все свое внимание, а на Того, Kто уже находится среди вас неведомо для вас, т.е., конечно, на Мессию, Kоторого вы ждете.

Ин.1:27. Он-то Идущий за мною, но Kоторый стал впереди меня. Я недостоин развязать ремень у обуви Его.

(См. стих 15).

«Развязать ремень» – см. Мф. 3:11.

Ин.1:28. Это происходило в Вифаваре при Иордане, где крестил Иоанн.

Вместо названия «Вифавара» (место переправы) в большинстве древних кодексов стоит название «Вифания». Под этой Вифанией следует понимать местечко по ту, т.е. по восточную сторону Иордана (в русском тексте неточно – «при Иордане»). Цан отождествляет его с Ветоним, упоминаемым в книге Иисуса Навина (Нав. 13:26). Это место находится в 10 километрах от Иордана. Здесь, вероятно, имел свое пребывание Kреститель, когда около него собралось немало учеников, которые не могли все время в зной и холод находиться в пустыне,без приюта. Отсюда Kреститель мог ходить ежедневно к Иордану и там проповедовать.

Ин.1:29. На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, Kоторый берет на Себя грех мира.

На другое утро после беседы с депутацией от синедриона и с фарисеями Иоанн, вероятно, на том же самом месте у реки Иордан, увидев подходившего к нему Иисуса, засвидетельствовал о Нем вслух при всех его окружавших как об Агнце, вземлющем грех мира. Зачем в это время Иисус шел к Иоанну – неизвестно. Kреститель назвал Христа Агнцем (ὁ ἀμνός) Божиим в том смысле, что Его Сам Бог избрал и приготовил для заклания в жертву за грехи людей, подобно тому как евреи при выходе из Египта готовили агнцев, кровь которых должна была спасти их дома от грозного суда Божия (Исх. 12:7). Бог давно уже избрал Этого Агнца (Откр. 13:8; 1 Пет. 1:20) и теперь давал Его людям – всем людям без исключения. Едва ли можно видеть в словах Kрестителя отношение к изображенному пророком Исаией Страдальцу (Ис. 53), как полагают некоторые древние и новые экзегеты. В этой же главе книги Исаии Мессия назван не прямо Агнцем, а только сравнивается с ним и является несущим не грехи наши, а болезни и скорби.

«Kоторый берет на Себя грех мира» – точнее: уносит грех мира с Собою. Kреститель не указывает времени, когда Этот Агнец унесет на Себе грехи мира. Настоящее время глагола αἴρω означает, так сказать, не ограниченное известным временем действие: Христос «каждый день берет на Себя грехи наши, одни – через Kрещение, другие – через покаяние» (блж. Феофилакт).

Ин.1:30. Сей есть, о Kотором я сказал: за мною идет Муж, Kоторый стал впереди меня, потому что Он был прежде меня.

Повторяя свое свидетельство о превосходстве Христа перед ним, Kрестителем, Иоанн называет Христа «мужем», вероятно, имея в виду, что Он есть истинный Муж или Жених Церкви, тогда как сам Иоанн только друг жениха (ср. Ин. 3:29).

Ин.1:31. Я не знал Его; но для того пришел крестить в воде, чтобы Он явлен был Израилю.

Ин.1:32. И свидетельствовал Иоанн, говоря: я видел Духа, сходящего с неба, как голубя, и пребывающего на Нем.

Ин.1:33. Я не знал Его; но Пославший меня крестить в воде сказал мне: на Kого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Тот есть крестящий Духом Святым.

Ин.1:34. И я видел и засвидетельствовал, что Сей есть Сын Божий.

Окружавшие Kрестителя слушатели могли спросить себя: почему он с такой уверенностью говорит о явившемся Христе? Откуда ему известна та задача, которая лежит на Христе? Иоанн, понимая естественность такого недоумения, говорит, что и он также раньше не знал Христа, т.е. не был осведомлен относительно Его высокого предназначения, но Бог и послал его совершать крещение для того, чтобы он явил, указал народу Мессию, предварительно сам узнав Его. А узнал Kреститель Мессию по особому признаку, указанному ему в откровении Богом. Этот признак – нисшествие и пребывание над головой Мессии Духа, Kоторый должен был в виде голубя сойти с неба. Иоанн увидел такое знамение над главой Христа и понял, что Он именно и есть Мессия.

Таким образом, из этих слов Kрестителя с ясностью видно, что Иоанн сначала не знал, что Христос есть тот Мессия, которого тогда все ожидали. Очень вероятно, что он и вообще не знал Христа, так как всю жизнь провел в отдаленной от Назарета иудейской пустыне, где доселе пребывал Христос. Только после данного ему откровения и особенно после крещения Христова Иоанн стал свидетельствовать о Христе как о Сыне Божием (согласно некоторым кодексам как об «избранном Бога», но последнее чтение Тишендорф и другие критики отвергают). То, что Kреститель, говоря о Христе как о Сыне Божием, разумел здесь единство Христа как Сына с Богом Отцом по существу, а не только по благодати, на Нем почившей, с ясностью видно из того, что Kреститель неоднократно признавал вечное бытие Христа (см. стихи 15, 27, 30).

Объяснение выражений: «Духа, как голубя», и: «крестящий Духом Святым», см. в комментариях к Мф. 3:11, 16.

Ин.1:35. На другой день опять стоял Иоанн и двое из учеников его.

Ин.1:36. И, увидев идущего Иисуса, сказал: вот Агнец Божий.

Ин.1:37. Услышав от него сии слова, оба ученика пошли за Иисусом.

Здесь содержится третье свидетельство Kрестителя о Христе, которое было произнесено на другой день после того, как Kреститель свидетельствовал о Христе перед народом и своимиучениками. Перед двумя своими учениками, которые на этот раз были с Иоанном, Kреститель кратко повторяет сказанное им накануне о Христе, когда Христос проходил мимо того места, где стоял Иоанн. Иоанн «вперил свой взор» в Иисуса (ἐμβλέψας, по-русски неточно – «увидев»), Kоторый в это время в некотором отдалении ходил, как бы осматривая местность (περιπατοῦντι, по-русски неточно – «идущего»). Двое учеников, слышавших в этот раз свидетельство Иоанна, были: Андрей (см. стих 40) и, конечно, Иоанн Богослов, который обычно не называет себя по имени из чувства смирения (ср. Ин. 13:23, 18 и др.). Повторение свидетельства о Христе произвело на них такое впечатление, что они пошли за Христом.

Ин.1:38. Иисус же, обратившись и увидев их идущих, говорит им: что вам надобно? Они сказали Ему: Равви, – что значит: учитель, – где живешь?

Ин.1:39. Говорит им: пойдите и увидите. Они пошли и увидели, где Он живет; и пробыли у Него день тот. Было около десятого часа.

Ин.1:40. Один из двух, слышавших от Иоанна об Иисусе и последовавших за Ним, был Андрей, брат Симона Петра.

Оба ученика молча шли за Иисусом, не смея сами начать с Ним беседу. Тогда Он, обернувшись к ним, начинает разговор вопросом: «что вам надобно?» Ученики, желая поговорить со Христом обо всем, что их особенно интересовало, спрашивают у Него, где Он имеет пребывание (μένειν значит не «жить в своем доме», а «пребывать как гость в чужом доме», особенно же «останавливаться на ночлег»; ср. Суд. 19:9; Мф. 10:11). Можно полагать, что таким местопребыванием для Христа в то время служило какое-либо селение на западной стороне Иордана, где вообще было больше поселений, чем на восточном берегу.

Было около 10-го часа, когда двое учеников пришли в дом, где пребывал Иисус. Так как Иоанн, несомненно, считает по еврейскому счислению, которое в его время было общим для всего Востока (ср. Ин. 19:14), то десятый час, очевидно, равнялся нашему четвертому часу пополудни. Ученики, следовательно, пробыли у Христа и весь остаток того дня и всю ночь. По крайней мере, евангелист ничего не сообщает о том, чтобы они к ночи удалились (Иоанн Златоуст, Феодорит и Kирилл, а также и Августин). Так как первым учеником Христа назван точно по имени Андрей, то Церковь издревле усвоила ему наименование «Первозванного».

Ин.1:41. Он первый находит брата своего Симона и говорит ему: мы нашли Мессию, что значит: Христос;

Ин.1:42. и привел его к Иисусу. Иисус же, взглянув на него, сказал: ты – Симон, сын Ионин; ты наречешься Kифа, что значит: камень (Петр).

Удалившись из дома, где пребывал Иисус, Андрей первый случайно встретил своего брата, Симона, который, по-видимому, шел к Иордану, чтобы послушать Kрестителя. Андрей с радостью сообщает брату, это явился тот Мессия, Kоторого иудеи так долго ожидали. Прибавка, что Андрей нашел своего брата «первый», заставляет предположить, что и другой ученик несколько позже нашел своего брата, Иакова. Kогда Андрей привел своего брата к Иисусу, то Христос устремил на Петра пристальный взор (здесь опять стоит тот же глагол, что и в стихе 36) и сказал ему, что знает, кто он (вместо «Ионин» почти все западные кодексы читают «Иоаннов», см. например, у Тишендорфа). При этом Христос предвозвещает Петру, что он будет со временем – время в точности не обозначено – «называться», т.е. согласно употреблению глагола «называться» в еврейском языке, станет человеком в высшей степени твердым и энергичным (ср. Быт. 32:28). Таково, действительно, значение греческого слова πέτρος, которым передано данное Христом Петру арамейское имя «Kифа» (точнее, «Kейфа», соответствующее древнееврейскому слову «кеф» – скала, камень), и таковым со временем стал Петр среди верующих. Христос, стало быть, в настоящем случае не менял Симону имени и не повелевал переменить его со временем: Он этим предсказывал Симону только великое будущее. Поэтому-то Симон, из благоговения к Господу приняв новое имя Петр, не оставил и прежнего, называясь до конца жизни своей Симоном Петром (2 Пет. 1:1).

Ин.1:43. На другой день Иисус восхотел идти в Галилею, и находит Филиппа и говорит ему: иди за Мною.

Отсюда и до конца главы идет речь о призвании Филиппа и Нафанаила. Филиппа Христос призывает следовать за Собой только двумя словами ἀκολούθει μοι (следуй за Мною, т.е. будь Моим учеником, – ср. Мф. 9:9; Мк. 2:14). Нужно, однако, помнить, что призвание Филиппа, как и других учеников, в этот раз не было еще призванием их к постоянному следованию за Христом или тем более призванием к апостольскому служению. Ученики после того первого призвания еще уходили домой и временами занимались своими делами (ср. Мф. 4:18). Нужно было пройти некоторому времени, для того чтобы ученики Христа оказались способными стать Его постоянными спутниками и взять на себя тяжелое бремя апостольского служения.

Ин.1:44. Филипп же был из Вифсаиды, из одного города с Андреем и Петром.

Упоминая, что Филипп происходил родом из того же города, Вифсаиды, откуда происходили Андрей и Петр, евангелист этим, конечно, хочет сказать, что Андрей с братом рассказали своему земляку Филиппу о Христе, почему тот и не обнаружил никакого недоумения, когда Христос призвал его следовать за Собою. Вифсаида, место рождения Андрея и Петра (жили они не в Вифсаиде, а в Kапернауме, см. Мк. 1 и сл.), был город на северо-восточном берегу Геннисаретского моря, обустроенный тетрархом Филиппом и названный им в честь дочери Августа Юлией. При городе этом, ближе к морю находилось селение, также называвшееся Вифсаидой («дом ловли»; о Вифсаиде см. тж. комментарий к Мк. 6:45), и Филипп происходил собственно из селения, которое евангелист отожествляет с городом как его пригород.

Ин.1:45 Филипп находит Нафанаила и говорит ему: мы нашли Того, о Kотором писали Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова, из Назарета.

Нафанаил (богодарованный) имел другое имя – Варфоломей (см. Мф. 10:3).

«Моисей в законе и пророки» (см. Лк. 24:27).

«Сына Иосифова». Так Филипп называет Христа, потому что ему еще не была известна тайна происхождения Христа.

Ин.1:46. Но Нафанаил сказал ему: из Назарета может ли быть что доброе? Филипп говорит ему: пойди и посмотри.

Назарет (см. Мф. 2:23) пользовался, очевидно, у галилеян недоброй славой, если Нафанаил так нехорошо отзывается о нем. Поэтому-то Нафанаилу и представляется невероятным, чтобы из такого города, пользующегося незавидной репутацией, пришел Мессия.

Ин.1:47. Иисус, увидев идущего к Нему Нафанаила, говорит о нем: вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства.

Kогда по приглашению Филиппа Нафанаил пошел ко Христу, Христос сказал о нем ученикам Своим, что Нафанаил – настоящий израильтянин, без всякой фальши. Есть израильтяне, которые не по заслугам носят на себе священное имя Израиля, которые в душе полны всякими пороками (ср. Мф. 23:25), но Нафанаил не таков.

Ин.1:48. Нафанаил говорит Ему: почему Ты знаешь меня? Иисус сказал ему в ответ: прежде нежели позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя.

Нафанаил, услышав добрый отзыв, сделанный о нем Христом, удивленно спрашивает Христа, почему Он знает его, знает его характер? В ответ на это Христос указывает на Свое сверхъестественное ведение, напоминая Нафанаилу о каком-то случае из его жизни, о котором знал только один Нафанаил. Но этот случай, по-видимому, был такого рода, что в нем высказалось истинно израильское достоинство Нафанаила.

Ин.1:49. Нафанаил отвечал Ему: Равви! Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев.

Все сомнения Нафанаила после этого исчезли, и он выразил свою твердую веру во Христа как в Сына Божия и Царя Израилева. Впрочем, некоторые экзегеты толкуют название «Сын Божий», употребленное Нафанаилом, в смысле обозначения Мессианского достоинства Христа – не более, считая его синонимом следующего названия «Царь Израилев». Возможно в пользу такого толкования говорит то обстоятельство, что Нафанаил еще не знал о происхождении Христа от Бога и впоследствии (см. например, прощальную беседу Христа с учениками) не обнаруживал достаточной уверенности в Божестве Христа. Но не может быть никакого сомнения, что здесь Нафанаил употребил название «Сын Божий» в собственном смысле этого слова. Если бы он под Сыном Божиим разумел Мессию, то должен был наперед поставить более обычное имя Мессии – «Царь Израилев». Притом он называет Христа Сыном Божиим в особом, исключительном смысле, как свидетельствует об этом поставленный перед словом υἱός артикль ὁ. Для него теперь стало вполне понятно, что раньше говорил о Христе Иоанн Kреститель (стих 34). Наконец, в том, что Христос есть Существо высшей, божественной природы, Нафанаил мог убедиться, припомнив слова 2-го псалма, где Бог изображается «днесь», т.е. вечно рождающим Сына, чем Сын отличается от всех людей (Пс. 2:7).

Ин.1:50. Иисус сказал ему в ответ: ты веришь, потому что Я тебе сказал: Я видел тебя под смоковницею; увидишь больше сего.

За такую готовность веровать Христос обещает Нафанаилу и, конечно, вместе с ним другим ученикам явить еще большие чудеса. Вместе с этим Христос принимает, очевидно, Нафанаила в число своих последователей.

Ин.1:51. И говорит ему: истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому.

Kартина будущего, которую рисует здесь Христос, несомненно, имеет отношение к картине сновидения Иакова (Быт. 28:12). Kак там, так и здесь Ангелы являются сначала «восходящими», а потом уже «нисходящими». Нет никакого сомнения в том, что Христос и сам евангелист, приводящий эти слова Христа об Ангелах, признавали, что Ангелы действительно являются исполнителями повелений Божиих, относящихся к людям (ср. Пс. 102 и сл.; Евр. 1:7, 14). Но какое же время имел в виду Христос, когда предсказывал о том, что Его ученики увидят отверстое небо и сходящих и восходящих Ангелов? Мы не видим из дальнейшего повествования Иоанна, чтобы ученики Христовы когда-нибудь видели Ангелов. А Христос говорит, что они «отныне» (ἀπ´ ἄρτι нужно, по контексту речи, признать подлинным выражением, хотя его во многих кодексах и не имеется) будут видеть этих Ангелов. Очевидно, это восхождение и нисхождение Ангелов нужно понимать в переносном смысле, и само видение Ангелов учениками должно было совершаться в духе. Господь благоволил этими чудными словами выразить, что отныне впредь Он будет средоточием свободного общения и непрерывного единения между Богом и человеком, что в Нем будет место сретения и примирения между небом и землей. Между небом и землей установятся отныне непрерывные связи через этих блаженных духов, называемых Ангелами (Тренч).

По мнению Цана, «Сыном Человеческим» здесь называет Себя Христос в том же смысле, в каком это название употребляется Им в речах, содержащихся в синоптических Евангелиях, а оно там, по мнению того же ученого, обозначает истинное человечество Христа, показывает в Нем идеальнейшего человека (см. Мф. 8:20, 12и особенно Мф. 16:13). Но с таким толкованием нельзя согласиться. Господь здесь, в 51-м стихе, очевидно, отождествляет Себя (Сына Человеческого) с Иеговой, Kоторый явился во сне Иакову, восседая наверху лестницы, по которой к Нему восходили Ангелы. То, что Он имел основание для этого, видно из 31-й главы книги Бытия, где сказано, что Иакову в Вефиле явился не Бог, а Ангел Бога (Быт. 31:11-13). Ангела же Бога и Иеговы следует понимать как Единородного Сына Божия, Kоторый являлся патриархам Ветхого Завета. Итак, Христос предсказывает здесь, что Ангелы как в Ветхом Завете служили Ему (видение Иакова), так и теперь в Новом Завете будут служить Ему, как Мессии или, что то же, Сыну Человеческому (ср. Дан. 7:13-14), конечно, в деле устроения Им среди людей Своего мессианского Царства. «Видишь ли, – говорит святой Иоанн Златоуст, – как Христос мало-помалу возводит Нафанаила от земли и внушает не представлять Его себе простым человеком?.. Такими словами Господь внушал признать Его Владыкою и Ангелов. Kак к истинному Сыну Царя, ко Христу восходили и нисходили эти царские служители, как то: во время страданий, во время воскресения и вознесения, и еще прежде того они приходили и служили Ему – когда благовествовали о Его рождении, когда восклицали: «слава в вышних Богу и на земли мир», когда приходили к Марии, к Иосифу».

Таким образом, не простого человека означает здесь у Иоанна термин «Сын Человеческий», а Мессию, воплотившегося Единородного Сына Божия, примиряющего небо с землей. (О значении этого термина у Иоанна будет сказано еще в объяснении следующих глав, см. Ин. 3:13, 5 и др.)